— Что-нибудь серьезное? — осторожно осведомился студент, увидев ее изменившееся лицо.
Таня, не отрываясь, безнадежно махнула рукой — не до тебя, мол. Подождав еще немного, он лихо вскочил с дивана и подошел к окну.
— Ну, не обижайся, миленький. Она упала. Не может встать. Язык к тому же отнялся.
— Кто? — спросил он, не оборачиваясь.
— Свекровь, кто же еще… Я уже готова.
Студент обернулся. Таня включила свет в прихожей и, видимо, причесывалась перед зеркалом.
— Так мне одеваться, или ты все-таки придешь? — раздраженно спросил он, мыслено ругая Танину свекровь.
— Как хочешь. Хочешь, спи.
— А сколько времени?
— Ровно три.
— Нет, одну я тебя не пушу, — сказал он, понимая, что оставаться здесь одному по крайней мере глупо. Кроме того, ей одной переться бог весть куда в ночь тоже немыслимо. Он лихорадочно натянул брюки, заправил сорочку и, взяв пиджак, пошел к выходу.
Таня шла быстро, он — едва поспевал за ней.
— Далеко? — прерывисто дыша, спросил он.
— Близко, за «Повторной».
Они вышли на Спиридоньевский переулок и, пройдя совсем немного, вошли в подъезд. Он в нерешительности остановился у лифта.
— Он отключен, — предупредила Таня и первая стала подниматься.
— Мне, наверное, не стоит, — как бы обращаясь к себе, прошептал он.
Она, не говоря ни слова, спустилась вновь и так же молча потащила его за рукав. На втором этаже они позвонили в дверь коммунальной квартиры. Дверь почти сразу же открыла проворная кругленькая старушка в очках. Вероятно, та, что звонила, догадался студент. Таня кивнула ей, и они вошли в длинный коридор, тускло освещенный люминесцентной лампой.
Узкая комнатушка свекрови была сплошь завалена старинным хламом. Тут стояла и сделанная лет пятьдесят назад бамбуковая этажерка, напичканная книгами в старых переплетах. Рядом грозно возвышался темный комод под белой накидкой с узорами. Против комода, в ближнем правом углу, стояла никелированная кровать, на которой полусидела-полулежала пожилая интеллигентной наружности женщина.
Она вскинула удивленные глаза на студента, поздоровавшегося с ней. Затем перевела взгляд на Таню, которая обняла и расцеловала ее. Студент прошел дальше в комнату и уселся на черном диване-оттоманке, пружины которого громко задребезжали под его тяжестью.
— Что с вами, родненькая, — засуетилась Таня, — где болит, а? Дорогая вы моя… Ну, скажите, что у вас случилось?
— Ы-ы…мм…ммо… — Женщина тщетно пыталась что-то сказать, но у нее не получалось. Вошла старушка, открывшая им дверь.
— Сплю я чутко. Вдруг, — слышу — она. А я всех жильцов узнаю по походке. Вдруг — грохот. Будто что-то тяжелое упало. Батюшки, думаю, никак Маргарита Ивановна поскользнулась. Выхожу, а она лежит и подняться не может. Ну, я и дотащила ее кой-как. Потом, гляжу, язык у нее отнялся. И покраснела вся. Видишь, лоб и щеки красные. Вот я и решила тебе телефонировать.
— Спасибо вам, Юль Михайловна. Правильно все сделали. А «неотложку» вызывали?
— Не-а, — покачала головой старушка, — не усекла. А надо?
Таня вопросительно глянула на него. Студент выдержал этот проникновенный взгляд и сделал жест рукой. Она вышла в коридор.
Старушка в очках подсела к больной и повернулась к студенту.
— Как вы думаете, отчего это может быть?
— Язык? — скорее догадался он.
— Да.
— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Но вы, Маргарита Ивановна, лучше ложитесь. Любая болезнь требует спокойствия.
Больная, немного успокоившись, улеглась поудобней.
— У меня тоже в последнее время что-то здесь пошаливает, — пожаловалась старушка, указывая на сердце. — Иной раз так кольнет, что дух захватывает. А ведь матушка моя, царство ей небесное, девяносто два прожила.
— Прежде дольше жили.
— Во-во, — оживилась старушка, — тетка моя восемьдесят четыре прожила. Помнишь, — обратилась она к больной Маргарите Ивановне, — мы с тобой ездили на Митинское?
Та утвердительно кивнула.
— Так вот, всю жизнь курила папиросы «Беломор-канал» и чарочкой-другой не брезговала. Господи ты боже мой, прости ты меня ради Христа, — она перекрестилась. — А я ничего не употребляю, однако ж, поди, болит.
— Пройдет, — успокоил ее студент.
— Неотложка выезжает, — Таня неслышно прошла в комнату и увидев свое место рядом с больной занятым, решила было подсесть к студенту. Однако Юлия Михайловна встала и заторопилась.
— Пойду-ка спать, — объявила она, — утро вечера мудренее. Авось, все наладится.