Думаю, в этот день ненависть сына ко мне достигла своего апогея.
В моей жизни срочно нужны были какие-то перемены, и чем глобальнее, тем лучше. В этой бетонной коробке я не чувствовал себя ни дома, ни в безопасности, как бы смешно это ни звучало, а потому решил озадачиться вопросом приобретения нового жилья – желательно, частного дома. Я отдавал предпочтения жилплощади, которая находилась бы недалеко от города, чтобы дорога до дома занимала не так много времени, но при этом дом был достаточно далеко от инфраструктуры, чтобы можно было жить в тишине. На подобные запросы найти жильё было довольно непросто, но у меня в банке лежала достаточная сумма денег, чтобы что-то себе позволить. Даже переодеваться не стал – сразу пошёл на кухню, где на островке лежал ноутбук; а чтобы самому не отвлекаться от работы поисками, воспользовался услугами риэлтерской конторы, которой объяснил все нюансы и описал, что хочу видеть в конечном итоге. После переезда сына оставлю в этой квартире – ему не помешает научиться быть самостоятельным, я в его возрасте уже имел семью, которую нужно было кормить, а он ещё понятия не имеет, что это такое – нести за чью-то жизнь ответственность.
Он и своей-то не особенно заботится.
Что странно – дом нашёлся довольно быстро, и вовсе не при помощи риэлторов.
Проверив по привычке свой почтовый ящик на первом этаже многоквартирного дома, я нахмурился, рассмотрев сквозь щель белоснежный конверт; в таких я обычно получал штрафы за превышение скорости или письмо счастья от налоговой, если забывал вовремя внести отчисления. Но на этот раз отправителем значилось не отделение ГИБДД или Федеральная налоговая служба, а моя тётка – родная сестра моей матери, с которой я не виделся уже лет сорок, с тех самых пор, как мать с ней поругалась и переехала. Поначалу, повзрослев и начав зарабатывать, я ещё пытался ей как-то помогать: слал деньги и периодически приезжал, чтобы помочь с чем-то по хозяйству. Но каждый мой приезд сопровождался новой порцией обвинения в адрес моей матери и её родителей – моих бабушки с дедом, – и я устал это слушать. Тётя Катя ненавидела буквально каждого человека, который так или иначе приходился ей членом семьи, эта ненависть не была подкреплена чем-то весомым помимо её собственного недовольства, так что однажды я просто перестал приезжать. Вдогонку мне пришло письмо, написанное тётушкой от руки, в котором она напоследок высказала всё, что думает обо мне, и с тех пор наша связь прервалась. Мать ещё несколько месяцев пыталась наладить с ней контакт, как-то помириться, но ничего не вышло.
Чего же хочет от меня эта женщина теперь?
Я даже не стал ждать до квартиры – разорвал хрупкую бумагу ещё в лифте и вчитался в текст. Во-первых, письмо было написано не рукой тётки, её почерк я бы из тысячи узнал – буквы были не такими угловатыми и выглядели намного аккуратнее; во-вторых, адрес немного не сходился: посёлок тот же, километрах в двадцати от города, а вот улица и номер дома... Скорее всего, писал кто-то из соседей, а мою тётку указали, чтобы я сразу узнал, от кого письмо и не выбросил его случайно вместе с мусором. Содержание письма было неутешительным: тётя Катя скончалась от рака полторы недели назад; мне даже стало стыдно оттого, что я ничего не почувствовал – какой бы она ни была и как бы себя ни вела, она всё ещё была моей тёткой, а родственников, увы, не выбирают. Сообщалось также, что дом – единственное, что она сумела нажить за свои шестьдесят с хвостиком лет, она оставила мне в наследство. Вот это было неожиданно, потому что я всё ещё достаточно ярко помнил то красочное, полное негодования письмо, которое она отправила мне пятнадцать лет назад, из которого я отчётливо почерпнул одно: меня она ненавидела тоже.
Но, выходит, всё-таки меньше, чем всех остальных?
Тянуть резину не стал и в посёлок поехал в ближайшие же выходные. Я точно помнил, где находится тёткин дом, но первым делом отправился по указанному адресу, чтобы узнать какие-то подробности, и не зря. Отправителем письма оказалась соседка, что жила через улицу от неё; после того, как я перестал приезжать, они с мужем частенько тётю Катю навещали, чтобы чем-то помочь по дому или купить продуктов. Раиса Филипповна рассказала, что в последние годы тётя очень сильно сдала и начала переосмысливать всю свою жизнь и ту ненависть, с которой жила, и которая не принесла ей ничего, кроме одиночества. Уже будучи при смерти, она частенько извинялась передо мной и моей матерью, с которой так и не успела помириться, но написать банальное письмо ей не позволяла гордость, поэтому она попросила через соседку передать мне, что ей очень жаль, пусть я даже не смогу её простить. А мне и не было нужды прощать её, потому что я на тётку никогда не злился. Легко осуждать других, не пройдя жизнь в чужих ботинках; к тому же, у меня в то время уже хватало своих проблем, чтобы меня волновали ещё и тёткины закидоны, поэтому я всё списал на её тяжёлую судьбу и просто вычеркнул из своей головы, как она меня когда-то.