В таком состоянии для меня прошла неделя.
В основном я просто лежала и думала, думала, думала обо всём, чего могла бы добиться, если бы не любила мужа так слепо; обо всех упущенных возможностях и шансах реализовать себя; о том, что мне уже почти тридцать, а я практически ничего не умею, ничего не достигла, и вообще, сама себя не знаю. Я изредка спускалась вниз, чтобы лишний раз не заставлять маму волноваться своим внешним видом, аппетит совсем пропал, и я чувствовала, что начинаю терять вес. Продлилось это, конечно, не долго, я ведь никогда прежде не нуждалась в том, чтобы жалеть себя, но от природы была слишком уж доброй, доверчивой и мягкотелой, такие в жестоком мире не выживают, но я свято верила, что Миша меня от всего защитит. И он вроде как защищал, а теперь я осталась одна и представления не имела, что делать дальше. Повторно пойти учиться? На кого? Искать работу? Так я не особенно много умею, всё, что когда-то знала, давно забыла, а возиться со мной, как с ребёнком, на рабочем месте никто не станет, там и без меня ротозеев хватало.
Почему-то я раньше не задумывалась о том, насколько тяжело быть взрослой.
– Да забудь ты про своего упыря! – хмуро бросил Макс, заявившись к родителям через полторы недели после отлёта Миши. – Он мудак, каких поискать, а ты тут из-за него хернёй страдаешь!
Замахнувшись, отвесила ему подзатыльник, на что брат деланно зашипел и начал растирать ушибленную часть тела.
– Перестанешь ты когда-нибудь материться, бестолочь? – тоже возмутилась для вида и вздохнула. – Но, знаешь, сегодня я позволю тебе называть его упырём и даже спорить не стану.
Макс вскинул брови.
– Кажется, в тайге сдох медведь.
– Один поступок может перечеркнуть всё, что строилось годами – неужели тебе не говорили?
Он задумчиво почесал макушку.
– Ну, ты вроде бы однажды говорила что-то такое... Послушай, систер, я знаю, что ты своего упыря любила, хоть я и понятия не имею, за что – он же упырь, – но, может, хватит уже валяться здесь и пялить потолок? С него скоро штукатурка посыплется! Кстати, тебе никто не сказал, что покойников в гроб кладут краше, чем ты сейчас выглядишь? – Словив мой возмущённый взгляд, брат расхохотался. – Естественно, нет. Родители слишком тактичны, чтобы говорить тебе такое в лицо, но ты же знаешь, что я моралью не особенно обременён, так что...
– Бессовестный засранец, вот ты кто! – швырнула в него ещё одну подушку. – Как только Нина тебя терпит?!
– Эй, я мокрая мечта любой девчонки, – горделиво задрал нос. – А Нина знает – я лучшее, что случалось в её жизни.
На эту реплику я только головой покачала, но прекрасно видела, что всё это Макс говорил лишь для того, чтобы как-то меня отвлечь, и за это я была ему благодарна.
– Наверное, мне от родителей стоит съехать, как думаешь?
– Это ещё зачем? – нахмурился в ответ.
– Не хочу, чтобы они каждый раз переглядывались и прекращали шептаться, как только я мимо прохожу. Думаешь, я слепая и ничего не вижу?
– Ну, как-то же ты с упырём прожила восемь лет под одной крышей... – начал он и, заметив, что я поднимаюсь на ноги, со смешком выскочил в коридор, продолжая вещать уже оттуда. – Балда ты, Ника. У тебя теперь свободного времени – вагон и маленькая тележка. Можешь его на себя без зазрения совести тратить. Сходи в стрип-клуб, займись танцами, не знаю... нашли порчу на своего упыря, в конце концов!
– Не хочу тратить своё время на детские глупости. Мне ещё надо в Америку слетать, там ведь все мои вещи остались, – печально-задумчиво ответила. – Да и на развод подать, чтобы окончательно ниточку перерубить.
– А вот это ты хорошо придумала, – одобрил моё решение. – Если хочешь, могу составить компанию – мой загранпаспорт ещё вроде позволяет из страны выбираться. А если поторопиться и сделать такой же Нине, то и её с собой возьмём. Бэмби всё равно нигде дальше своего сарая не бывала, пусть хоть мир посмотрит, что ли. Ну а я получу возможность прописать этому мудаку в жбан, чтоб жизнь малиной не казалась...
Продолжая что-то бубнить себе под нос, Максим скрылся из вида, на ходу строя планы, видимо, а я едва сдержала благодарные слёзы.