- Разбудите меня на аэродроме, Иван Иванович, - сказал он шоферу. - Теперь можете ехать не слишком быстро.
Тело ломило от усталости, глаза слипались. Что-то кричали на прощанье женщины, но Добруш не смог даже поднять руку, чтобы помахать им в ответ. Он провалился в темноту.
Он не знал, долго ли спал. Но когда проснулся, машина все еще покачивалась на дороге. У капитана было такое ощущение, будто с ним только что случилось что-то хорошее. "Что же такое было? - попытался он вспомнить. Нe открывая глаз. - Ах, да. Девочка. Вера". Он улыбнулся.
Пока он разъединял соединения, вертел гайки, выбивал шпонки, рядом на крыле стояла пятилетняя девчушка, Верочка. Она была такая хорошенькая и такая серьезная.
- Дядя летчик, а мама мне велела стеречь самолет от безобразников мальчишек, - это было первое, что она сказала. - Я уж стерегла-стерегла...
- Спасибо тебе, - сказал Добруш. - И маме твоей спасибо.
- Пожалуйста, - сказала она очень серьезно. Потом повернулась к работавшим внизу женщинам и крикнула: - Мама, мама, дядя летчик пересылает тебе спасибо!
Она внимательно следила большими синими глазами за работой пилота и механиков.
"Если она улыбнется, я вернусь, - неожиданно подумал капитан. - Ну, улыбнись. Пожалуйста",- мысленно попросил он. Девочка улыбнулась. Она была очень похожа на его Зосю... Машина подпрыгнула последний раз и остановилась.
- Приехали? - спросил Добруш шофера.
- Приехали, товарищ капитан. Добруш открыл глаза и взглянул на циферблат. Было двенадцать дня. До вылета оставалось восемь часов,
- Вам придется подождать, пока механики снимут с машины мотор, - сказал капитан шоферу, ставя ногу на подножку. - Затем вы съездите...
Он оборвал фразу на полуслове. Взгляд капитана остановился на самолете, на котором ему предстояло лететь и с которого он утром приказал снять мотор. Мотор не был снят.
Некоторое время капитан молча смотрел на машину. Потом так же ровно закончил:
-... съездите на склад за бомбами и можете быть свободны.
Он вышел из кабины, похлопал по карманам и, достав трубку, сунул ее в зубы.
К нему, держась за распухшую щеку, подбежал старшина Рогожин.
- Вы... привезли новый мотор?! Капитан перевел на него тяжелый взгляд.
- Что это значит? - резко спросил он.
Старшина сник.
- Василь Николаич... когда вы уехали, пришел командир эскадрильи Зотов. Мы уже начали снимать винт. Он... отменил ваше приказание. Сказал, что новых моторов нет. - Рогожин с отчаянием взглянул на капитана. - Если бы я мог знать?..
- Та-ак...
- Это моя вина, командир, - сказал старшина. - Я не смог объяснить капитану Зотову... Добрую пожевал губами.
- Я вас не виню.
Он прошел к курилке и тяжело опустился на скамейку. А, черт, как же он забыл предупредить комэска? Конечно, тот знает, что на складе моторов нет и взять их неоткуда.
Капитан вдруг почувствовал себя дряхлым, смертельно уставшим стариком. Заныли старые раны от пуль и осколков.
Он взглянул на сгорбившегося рядом старшину, левая щека которого походила на подушку.
- Ну что, старшина? - тихо спросил он. - Что? Совсем зуб замучил? Я вот тоже что-то расклеился...
- Стариками становимся, Василь Николаич...
- Да, пожалуй... Вам сколько, старшина?
- Сорок девятый стукнул, Василь Николаич, - вздохнул тот. - И все возле самолетов... Из-за них и жениться не успел.
- М-да... Я вот тоже... Я, правда, женился, да... Ну, ладно.
Ветер утих. Ярко светило солнце, и было тепло. В воздухе над аэродромом плыла на юг паутина.
- Что делать-то будем, Василь Николаич? - спросил старшина. - С мотором-то?
- Не стоит об этом, старшина. Посидите. Отдохните. Вам за эту неделю и без того досталось...
- Василь Николаич... я подумал... если вам часа на три-четыре, то мотор еще выдержит. Мы там кое-что перебрали, заменили... Капитан покачал головой.
- Мне ведь на Кенигсберг, старшина. Тут в четыре не уложишься. Рогожин выпрямился.
- На Кенигсберг?! Добруш кивнул.
- Что же вы мне раньше не сказали, Василь Николаич - вскричал старшина. Да ведь я... я никакому бы приказу... О Господи... да если бы я знал... Капитан махнул рукой.
- Что уж сейчас об этом... Сидите. У меня еще будет время все это обдумать.
- Когда вам вылетать?
- В восемь.
- В восемь... Всего восемь часов...- Рогожин о чем-то задумался. Потом вскочил на ноги. - Василь Николаич, есть! Мотор у вас будет! Мы успеем. Капитан отмахнулся.
- Да ну, что вы такое говорите. Сидите. Ничего вы не успеете.
- Успеем, Василь Николаич! - возразил старшина. - Можете не сомневаться. Занимайтесь спокойно своими делами. В лепешку разобьемся, а мотор у вас будет!
Добруш поглядел на старшину и тоже поднялся. Выбив пепел из трубки, он сунул ее в карман.
- А пожалуй... вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне еще потребуется время на облет машины.
Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает свое дело...
9
Все вокруг замерзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звезды, и чернота неба, и машина, и люди в ней - все застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстает от них, что примерз к обшивке самолета.
- Штурман, как курс? - спрашивает Добруш.
- Курс хорош, командир.
- Стрелок, у вас все в порядке?
- Все в порядке, командир.
- Не забывайте о кислороде. Какое у вас давление? На высоте восьми тысяч метров, где атмосферное давление составляет меньше половины нормального, пилоту нужно постоянно следить за самочувствием своего экипажа. Малейшая неполадка с подачей кислорода - и наступает обморок, а через несколько минут смерть, Человек даже почувствовать ничего не успеет,
- Сто двадцать, командир.
- Как? Вы успели съесть тридцать атмосфер?! Стрелок, вы что - костры им разжигаете?
Надо же! Кислород им особенно потребуется на обратном пути, потому что возвращаться предстоит на восьми с половиной - девяти тысячах метров. Им нужно экономить горючее, а именно на этих высотах у них будет сильный попутный ветер. Но если кислорода на обратный путь не хватит...
- Нет, командир, я им дышу, - с обидой возражает стрелок.
- Так дышите поэкономнее! Немедленно уменьшите расход кислорода!
В наушниках слышится сопение стрелка и потом его голос:
- Уменьшил, командир.
- Ладно. Штурман, у вас какое давление в баллоне?
- Сто двадцать пять.
- Ладно.
Хоть один умный человек нашелся. Добруш понимает, что несправедлив. Расход кислорода у стрелка нормальный. Но это уже сказывается Кенигсберг. Города не видно, но пилот всем своим телом чувствует его приближение, чувствует затаившуюся в ном опасность. И он нервничает.
- Эй, стрелок!..
- Я слушаю, командир,
- Не злитесь.
- Не буду, командир. - Стрелок веселеет. - Долго нам еще? Я совсем окоченел...
- Штурман, как цель?
- Девять минут тридцать секунд.
- Стрелок, вы слышали? До Кенигсберга - девять минут тридцать секунд.
- Понял, командир. И они смолкают.
10
...Добрушу необходимо было поговорить со штурманом Назаровым.
В землянке, служившей одновременно и клубом, и столовой, и библиотекой, было почти пусто. За столиком у окна двое летчиков играли в шахматы. Трос других, среди которых находился и майор Козлов, перекидывались в карты.
Назаров сидел на табуретке у стеллажа и читал книгу. На нем были безукоризненно выглаженные брюки, ослепительно сверкающие ботинки и новенькая кожаная куртка. Выбритое до синевы лицо его казалось аскетически сухим и строгим.
- Мне надо поговорить с вами, штурман, - сказал Добруш, подойдя. Назаров поднял голову и взглянул на него.
- К вашим услугам.
- Но, пожалуй, не здесь, - сказал Добрую, оглянувшись.