И Крейн снова пополз. Локти — колено, локти — колено… А потом вдруг увидел, что рядом ползет Холлмайер, но для него это всего лишь забавная игра: он громко смеялся и нырял в пепел, как веселый дельфин.
Крейн спросил:
— А зачем нам нужно море?
Холлмайер выдохнул клуб пепла.
— Спроси у нее, — он кивнул, указывая на кого-то по другую сторону Крейна.
Там была Эвелина. Она ползла сосредоточенно, целеустремленно, повторяя каждое движение Крейна.
— Там наш дом, — сказала она, — ты помнишь наш дом, дорогой? Он стоит высоко на скале. Мы хотели поселиться в нем навсегда. Дышать морским воздухом, по утрам купаться. Я была дома, когда ты улетел. А теперь ты возвращаешься в наш дом на берегу моря. Ты совершил свой изумительный полет и возвращаешься ко мне. Мы будем жить вдвоем — ты и я. Как Адам и Ева.
— Отлично.
Вдруг Эвелина подняла голову и пронзительно закричала:
— Стивен! Стивен! Берегись!
Неотвязное ощущение опасности резко усилилось. Не останавливаясь, он обернулся, но ничего, кроме бесконечной серой пустыни, не увидел. Он перевел взгляд на Эвелину, но ее не было — была только его собственная резкая тень. Но и тень тут же исчезла: солнечный луч убежал вперед.
Теперь страх ни на секунду не оставлял Крейна. Эвелина уже дважды предостерегала его, а она всегда оказывается права. Он остановился и решил понаблюдать за пространством позади себя. Если кто-то идет по его следу, он должен увидеть, кто, кем бы он ни был.
А потом пришла мучительная минута, когда все прояснилось, и эта ясность полоснула Крейна, словно острый нож.
Я схожу с ума, подумал он, воспаление перекинулось на мозг. Ни Эвелины, ни Холлмайера, ни неведомой опасности нет. Даже адские духи должны были погибнуть в пламени, охватившем планету. Никого, кроме меня, нет и не может быть. Есть я — в предсмертной агонии. Я умираю. Когда я исчезну, навсегда исчезнет все. Останется только серый мертвый пепел.
А какое-то движение позади Крейна все-таки было…
И вновь заговорил древний как жизнь инстинкт самосохранения. Крейн прижался к земле и притворился мертвым. Из-под полузакрытых век он всматривался в пустыню, хоть и был почти уверен, что это смерть шутит свои шутки. Приближалась новая стена дождя, но Крейн надеялся разглядеть, что там шевелится, прежде, чем все исчезнет за серой пеленой.
Вот оно. По пепельной пустыне медленно передвигалось серо-коричневое пятно. Крейну удалось за шумом отдаленного дождя расслышать шорох чьих-то шагов; удалось рассмотреть, как поднимаются в воздух легкие клубы пепла. Крейн осторожно нащупал в рюкзаке револьвер, одновременно пытаясь осмыслить происходящее.
Тем временем, серо-коричневое пятно приблизилось настолько, что, глянув на него еще раз, он все понял.
Амбер в ужасе бился у него в руках и убежал, стоило им коснуться земли…
— Это же Амбер, — пробормотал Крейн и приподнялся. Собака замерла.
— Ко мне, дружище! — крикнул он охрипшим голосом, — ко мне!
Крейн был вне себя от радости. Только сейчас он ощутил, в каком лютом одиночестве был все это время. Абсолютное одиночество в абсолютной пустыне… И вдруг оказалось, что его жизнь — не единственная на планете, есть еще одна, дружественная жизнь. Она — воплощение любви и преданности. И в нем снова воскресла надежда.
— Ко мне, приятель, — повторил Крейн, — иди, иди…
И осекся. Пес, ощерившись, попятился. Крейн увидел клыки и вывалившийся язык. От собаки остались кожа да кости. В сумеречном освещении глаза светились красноватым огнем. Машинально Крейн позвал Амбера еще раз — пес зарычал. От его рыка поднялось облачко пепла. Да он же просто голоден, подумал Крейн, сунул руку в рюкзак — собака снова зарычала — достал плитку шоколада, аккуратно снял бумажную обертку и фольгу и швырнул шоколад Амберу. Бросок получился неуверенным и слабым, шоколад не долетел до собаки. А она, как дикое животное, сначала застыла в нерешительности, потом осторожно подкралась к пище и жадно заглотила ее. Слизывая прилипшую к пасти пыль, собака продолжала красться к Крейну.
Ему стало страшно. Он чувствовал, что это уже не друг. От любви и преданности не осталось ничего. Любовь и преданность покинули Землю вместе с жизнью. А голод остался…
— Не может быть, — прошептал Крейн, — мы последняя жизнь на Земле, неужели мы сейчас бросимся друг на друга, и один из нас нажрется… Нет, невозможно…