— Отчего он умер? — поинтересовался Август. — Там ведь вполне здоровый климат.
— Он умер от того, что на него упала лошадь, — объяснил Уилбергер. — Обожал объезжать диких лошадей.
— Глупо, — заметил Август. — У нормального взрослого человека должно было хватить ума поискать покладистую лошадь.
— Не все такие, — возразил Уилбергер. — Та кобыла, которую капитан Калл отказался продать, вовсе не выглядит покладистой, а ведь он тоже вполне взрослый человек.
— Взрослый — да, но не сказать, чтобы нормальный, — объяснил Август. — Я отношу это за счет недостатка образования. Поучись он в свое время латыни, может, и продал бы вам свою кобылу.
— А вы считаете себя нормальным? — спросил Уилбергер.
— Безусловно, — ответил Август. — Я еще не встречал человека более нормального, чем я.
— И тем не менее вы сидите здесь, на голой равнине, с робкой женщиной, которую вам пришлось спасать, — заметил Уилбергер. — И сколько же подонков вам пришлось убить, чтобы спасти ее?
— Порядком, — заверил Август. — Я добрался до пеонов, но шефу удалось улизнуть. Бандит по имени Синий Селезень. Постарайтесь с ним не встречаться, если у вас нет большого опыта в схватках.
— А он где-то здесь? Я слышал об этом негодяе.
— Нет, я думаю, он направился к реке Пергетори, — ответил Август. — Но, с другой стороны, я его уже однажды недооценил, и именно поэтому эту молодую даму украли. Я уже подзабыл, как надо обращаться с бандитами.
— Она в неважном состоянии, ваша девушка, — заметил Уилбергер. — Вам следует отвезти ее в Форт-Уэрт. Севернее вы никакой медицинской помощи не найдете.
— Мы поедем потихоньку, — сказал Август. — Куда мне вернуть палатку?
— Я буду по делам в Денвере к концу года, — сообщил Уилбергер. — Разумеется, если буду к тому времени жив. При случае отправьте ее в Денвер. Я этой чертовой штукой редко пользуюсь, но она мне может понадобиться следующей зимой, если я буду в ветреных краях.
— Я получил большое удовольствие от виски, — проговорил Август. — Глупо отказываться от привычных удовольствий, чтобы тащиться по коровьему дерьму за скотом.
— Может, вы и правы, я об этом сам частенько думал, — согласился Уилбергер. — Если вы такой нормальный парень, то как же вы во все это вляпались?
— У меня незаконченное дело в Огаллале, в Небраске, — объяснил Август. — Не хочу состариться, не закончив его.
— Понятно, — заметил Уилбергер. — Наверное, украли еще одну робкую даму.
Они пили, пока бутылка не опустела.
— Если у вас есть вторая, то жаль, что вы ее не захватили, — сказал Август. — Мне необходима тренировка.
— Что же, если мы не сумеем перебраться через эту чертову реку завтра утром, посмотрю, не завалялась ли где еще одна, — пообещал Уилбергер, вставая. — Мне редко доводится говорить с таким человеком, как вы. Не могу понять, нравитесь вы мне или нет, но, признаюсь, беседовать с вами интересно. В моем лагере ничего подобного не дождешься.
Он сел на лошадь и собрался уезжать.
— Я пошлю повара с завтраком к вам. Кстати, а не встречался ли вам по пути молодой шериф из Арканзаса? Он где-то здесь, и я о нем беспокоюсь.
— Вы, верно, говорите о Джули Джонсоне, — догадался Август. — Мы с ним расстались четыре дня назад. Он направился на север.
— У него забавные спутники, — заметил Уилбергер. — Просто мне как-то не по себе. Мне он понравился, но он очень неопытен.
— Теперь у него больше опыта, — заверил Август. — Синий Селезень убил его спутников.
— Убил всех троих? — поразился Уилбергер. — Я даже предлагал мальчонке работу.
— Лучше бы он согласился, — сказал Август. — Мы их похоронили к западу отсюда.
— Этот Синий Селезень, видно, крутой сукин сын. — Уилбергер с минуту посидел молча, уставившись в темноту. — Ведь чувствовал же я, что этому молодому Джонсону недостает опыта, — пробормотал он и уехал.
На следующее утро повар Уилбергера привез завтрак. Утро выдалось ясное, солнце жарило вовсю, и равнина вскоре высохла. Август вышел из палатки, но Лорена осталась у входа.
— Живем, как в гостинице, Лори, — проговорил Август. — Еду нам приносят, только есть успевай.
В этот момент повар слегка зазевался, и вьючный мул довольно прицельно лягнул его.
— Ему надоело сюда таскаться, — пожаловался повар.
— Или ему надоел погонщик, — предположил Август. — Я бы купил его, если он продается. Я с мулами всегда ладил.
— Этот мул не продается, — заявил повар, оглядывая лагерь. — Я бы тоже не возражал жить в палатке и ничего не делать.
С этими словами он развернулся и направился назад.
Когда он скрылся из виду, Лорена вышла из палатки и села на солнышке. Пока они завтракали, ковбои Уилбергера принялись сдвигать стадо к реке.
— Любопытный человек этот Уилбергер, — заметил Август. — За словом в карман не лезет. Полагаю, он в полном порядке.
К полудню все стада и с ними фургон и верховые лошади были уже на другом берегу. Скоро они исчезли из виду.
— Нам стоит тоже переправиться, пока это возможно, — предложил Август. — Вдруг снова дождь пойдет.
Он сложил палатку, которая оказалась неудобным грузом для лошади. Ей это совсем не понравилось, и она попыталась взбрыкнуть, но Август вскоре с ней справился. Вода в реке несколько спала, так что пре одолели они ее без особого труда и разбили лагерь ми лях в двух к северу от реки, на небольшом холме.
— Теперь мы устроились, — констатировал Август, укрепив палатку. — Думаю, ребята через недельку объявятся.
Лорена предпочитала, чтобы они вообще никогда не появлялись, но радовалась, что у них есть палатка, потому что почти сразу с северо-запада набежали тучи.
— Пусть льет, нам не страшно, — заверил Август, доставая из седельной сумки коробку с пуговицами. — Полагаю, играть в карты нам дождь не помешает.
Уилбергер предусмотрительно оставил им немного кофе и кусок бекона, так что с этими продуктами, палаткой и пуговицами они провели неделю. Щеки у Лорены были уже не такими впалыми и синяки исчезли. Она все еще спала, прижавшись к Августу, и не отводила от него взгляда, куда бы он ни направлялся. Раз или два, когда стояла хорошая погода, они вечерами ездили к реке. Август смастерил грубую удочку из ниток, найденных в форте. Согнув иголку, сделал крючок, на который нанизывал головастиков в качестве приманки. Но рыбы не поймал. Когда он бывал у реки, то раздевался и купался.
— Иди сюда, Лори, — звал он. — Тебе не повредит помыться.
Наконец она решилась. Она не мылась очень давно и получила удовольствие от прикосновения воды к ее телу. Гас сидел недалеко на камне и обсыхал на солнце. Течение было быстрым, и она побоялась заходить глубоко. Лорена удивилась, какой белой оказалась ее кожа, когда она смыла с нее грязь. Вид ее загорелых ног и белого живота так поразил ее, что она снова принялась плакать. А когда она начинала плакать, то уже не могла остановиться, ей казалось, что она так и будет всегда плакать. Гас заметил и подошел, чтобы помочь ей вылезти из воды, потому что она так и стояла, рыдая, по пояс в воде.
Гас не стал ей выговаривать.
— Я так думаю, что тебе лучше всего выплакаться, Лори, — предложил он. — Только помни, у тебя еще вся жизнь впереди.
— Они не должны были так со мной обращаться. — Лорена взяла лохмотья, в которые давно превратилось ее платье, и вернулась в палатку.
62
Когда они достигли Территории, Ньют стал беспокоиться насчет индейцев. И не он один. Ирландец столько всякого наслушался про скальпирование, что то и дело дергал себя за волосы, чтобы убедиться, что они все еще на месте. Пи Ай, проводивший большую часть своего времени за затачиванием ножа и проверкой, достаточно ли у него патронов, удивился, узнав, что ирландец никогда не видел человека, с которого сняли скальп. В свою бытность рейнджером Пи постоянно натыкался на оскальпированных поселенцев, да и некоторые из его друзей тоже лишились скальпа.
Братья Спеттл, которые постепенно стали более разговорчивыми, признались Ньюту, что если бы не боялись заблудиться, то сбежали бы домой.