— Раньше чем через пару часов из него всё равно больше ничего не выжмешь. Уж можете мне поверить.
Корнелл колебался. Он не узнал ничего нового, кроме того, что в Оверлуке был вчера и Сэм Хэнд. Но его беспокоил Рулов. Такой человек мог и лгать, но узнать это наверняка было невозможно. Порядок произошедших вчера в Оверлуке событий стал яснее, если, конечно, рассказанное Руловым правда, но самая важная часть, касающаяся лодочного сарая, утонула в алкогольном тумане в мозгу этого человека. Интересно, какую роль во всем этом играла Милли? Она отнюдь не глупа. В её дерзких зеленых глазах читалась непримиримость, словно щит стоявшая между его вопросами и храпящим на кровати человеком.
По-прежнему в лохмотьях и по-прежнему не обращая на это внимания, Милли направилась к двери. Корнелл пошел следом. Кот проснулся и тоже заковылял вниз по крутой лестнице. Спустившись в неприбранную комнату, Милли вздохнула и сказала:
— Я рада, что вы не будете его больше мучить. Извините, что потеряла голову и бросилась на вас с ножом. Я просто зверею, когда Ивану что-то угрожает. Вы понимаете, какие у нас отношения?
— Получил некоторое представление, — сказал Корнелл.
— Сомневаюсь. Он был первым мужчиной, который вел себя порядочно по отношению ко мне и не требовал ничего взамен. Я была всего-навсего большой нескладной девчонкой из Скрэнтона, и все, что видела в жизни, — придорожные кабаки возле шахт и пьяных шахтеров, которые ловили меня, когда мне ещё не исполнилось и четырнадцати.
Я думала, что иначе и не бывает, пока не встретила Ивана. Он рисовал шахтеров и захотел, чтобы я позировала ему. Я позировала шесть недель, и он меня даже пальцем не тронул. А потом попросил выйти за него замуж. Я согласилась.
Корнелл молчал; Милли смотрела сквозь него в свое прошлое — уродливое и прекрасное. Её голос звучал задумчиво:
— Знаете, я изменяла ему. Ничего не могла с собой поделать. Когда вы пришли, у меня тоже возникла мысль…
— Я знаю, — сказал Корнелл.
— Конечно. Мужчины всегда это знают. А вот Иван не знает.
— Пусть так и останется, — сказал Корнелл.
Он наблюдал, как мальтиец пытается вскочить на диван под окном. Челлини был слишком пьян для этого.
Корнелл нагнулся, поднял кота и положил на залитый солнцем диван. Тот туманно посмотрел на Корнелла, свернулся клубком и уснул.
— Вы бы могли убить ради Ивана, правда, Милли?
— Могла бы. Но не убивала.
— Ну хорошо. Я хотел бы ещё кое о чем вас спросить. Есть тут одна девушка, Салли Смит. Она была здесь сегодня, спрашивала вас о чем-нибудь?
Милли пожала голыми плечами:
— Я была в полной отключке. Если она приходила до полудня, то могла хоть дверь снести, я бы всё равно не услышала. Иван тоже спал. Так что здесь я вам помочь не могу. А кто эта Салли Смит?
— Знакомая.
— Беспокоитесь за неё? — тихо спросила Милли.
— Да. Она сказала, что пойдет сюда, а прошло уже четыре часа.
— Мне очень жаль, — сказала Милли. — Я её не видела. — Она помолчала. — Подождите-ка. Я оденусь и сделаю что-нибудь поесть. Вы же не хотите, чтобы полицейские схватили вас на улице.
— Пока пронесло.
— Не стоит испытывать судьбу. Я сейчас приду.
Не дожидаясь ответа, она поднялась по лестнице. Корнелл стоял у окна, лениво почесывая Челлини за ухом. Он слышал, как Милли тихо ходила наверху, но звука голосов не было, похоже, Рулов действительно отключился. Здесь больше нечего было делать. Выяснить, была ли здесь Салли, он тоже не смог. Теперь он был уверен, что у неё что-то не получилось сегодня утром. С ней что-то случилось, и его беспокойство росло при мысли, что он ничем не может ей помочь.
Из окна был виден небольшой кусочек Мейн-стрит. На улице не было ни души. И вдруг, как раз когда он решил потихоньку уйти, не дожидаясь Милли, кто-то быстро завернул за угол и, перейдя улицу, направился к дому Рулова. Высокий мужчина с костлявым лицом презрительно смотрел на запущенный газон и груду пустых бутылок. Корнелл замер; кривая улыбка мелькнула на его лице, когда мужчина все-таки двинулся дальше. Ожидая его появления, Корнелл мгновенно поменял все свои планы.
Это был конгрессмен Айра Кич.
XII
У конгрессмена не оставалось выбора. Корнелл захлопнул за ним дверь и прислонился к ней, прежде чем Кич успел открыть рот. После яркого солнца он в первый момент не узнал Корнелла. Потом его губы вытянулись в упрямую линию. Он смотрел на Корнелла с пуританским выражением на ястребином лице. Наконец Кич произнес:
— Вот уж неприятный сюрприз.
— Могу себе представить, — посочувствовал ему Корнелл. — Но для меня он не такой уж неприятный. Теперь у нас с вами есть возможность поменяться местами, конгрессмен.