Малышка Аннабель тоже рассмеялась, ей явно нравилось наблюдать за мельканием рук, загадочным фотоаппаратом, нравилось быть в центре внимания. И скунс был тут же, – пушистый симпатичный зверь, с нежными глазками-пуговками.
– Может быть, часть снимков сделать на открытом воздухе? – спросила Миллисент веселым голосом. – Думаю, мама малышки не будет против, если я сфотографирую Аннабель среди цветов. Нет ли какой другой одежды для ребенка?
– Есть, только лежит в машине! – воскликнул Бенджамин. – Я все вожу с собой, мало ли что понадобится. Да, кстати…
Лонгсдейл вытащил из кармана список, оставленный заботливой Флоренс.
– Здесь подробно расписано, как и в чем фотографировать малышку, как это я запамятовал о существовании подробной инструкции!
Миллисент заглянув в список, отметила про себя, что почерк женщины был четкий, стремительный и свидетельствовал о том, что его обладательница может настоять на своем.
– Розовое платье? Замечательно! Тащи сюда платье!
Бенджамин пошел к машине, а Миллисент мельком взглянула на себя в зеркало, поправила рассыпавшиеся по плечам волосы. Лицо раскраснелось от напряжения, а на переносице собрались капельки пота, но она же на работе, а не в ресторане. Все это поправимо! Она хороша собой, все это знают, а главное, знает она сама! Ну и что, подумаешь, не везет в личной жизни! Да она только рада, что не выскочила за подлеца Кристофера Кроуфолда. Гораздо хуже, если бы их бракосочетание состоялось.
Быть женой рекламного агента, возомнившего себя писателем?! Ничего страшнее этого и представить себе нельзя. А его сексуальная настойчивость? Кристоферу не жениться надо было, а заводить гарем, в котором он каждую ночь мог всласть топтать очередную податливую курочку! Как говорится, каждому свое, – кому курочки, кому любовь и душевная близость.
Может быть, она никогда не выйдет замуж. Судьба есть судьба. Мужчины, которые ей нравятся, терпеть не могут таких женщин как она – скромных и нежных, тихих, любящих домашний уют и детей.
И Бенджамин тогда решил не встречаться с ней по этой же причине. Мужчины его типа стараются идти по жизни легко, выбирают в подруги уверенных в себе, думающих лишь о карьере и успехе женщин, у которых даже почерк наполнен бешеной энергией самосозидания.
А что, не так? Так! Разве она не мечтает о домашнем очаге, о детях, о браке? Еще как мечтает! Вот поэтому она и одна. Такова суровая проза жизни.
Выше нос, Миллисент! – сказала она сама себе. Ты не одна, вокруг полным-полно одиноких женщин, одновременно робких и чувственных, мечтающих о страстной разделенной любви, и напарывающихся в жизни на сплошные разочарования.
Да таких женщин большинство! Они будут ждать всю жизнь, но ни за что не согласятся променять свои мечты на тусклое, убогое существование рядом с нелюбимым человеком. Просыпаться рядом с ненавистным мужем, смотреть, как он ест, пьет, гладить ему рубашки? Да ни за какие коврижки не надо подобного счастья!
Бенджамин принес в ателье целую корзину с детской одеждой. Миллисент переодела малышку и вынесла ее на газон, положив на плед, разложенный среди цветов, колеблемых теплым ветерком.
Сделав пару снимков, она потом расстелила другой плед розового цвета, разула ребенка и пустила пастись малышку под бутонами лилий.
– Какие у Аннабель красивые пятки! – воскликнула Миллисент. – Аннабель, смотри веселее! Оставь в покое лилии, улыбайся, птичка!
Удивительно, но крошка слушалась девушку, подставляла под объектив свои пятки, и визжала от восторга, как поросенок.
– Снимки будут замечательные, я отвечаю за качество! – раскрасневшаяся Миллисент встала с колен. – У вас прекрасный ребенок, мистер Лонгсдейл! Что вы так на меня странно смотрите?
Усталые глаза Бенджамина улыбнулись, жесткая линия рта смягчилась.
– Миллисент, мы с тобой на «ты», не забывай. А смотрю потому, что нравится смотреть и видеть больше, чем положено. Какой у тебя красивый пупок, раньше я его никогда не видел.
Только сейчас Миллисент поняла, что в азарте съемок потеряла на газоне пару пуговиц от блузки, и Бенджамин любуется ее обнаженным животом.
Девушка быстро заправила блузку в джинсы, от смущения и растерянности молча показала Бенджамину язык. Ей было приятно мужское внимание, что говорить. А внимание человека, за которого она когда-то могла отдать свою жизнь, было в тысячу раз приятнее.