В копьехранилище гладкое, где еще много стоялоКопий других Одиссея, могучего духом в несчастьях.После богиню подвел он к прекрасноузорному креслу,Тканью застлав, усадил, а под ноги придвинул скамейку.Рядом и сам поместился на стуле резном, в отдаленьиОт женихов, чтобы гость, по соседству с надменными сидя,Не получил отвращенья к еде, отягченный их шумом,Также, чтоб в тайне его расспросить об отце отдаленном.Тотчас прекрасный кувшин золотой с рукомойной водоюВ тазе серебряном был перед ними поставлен служанкойДля умывания; после расставила стол она гладкий.Хлеб положила перед ними почтенная ключница, многоКушаний разных прибавив, охотно их дав из запасов.Кравчий поставил пред ними на блюдах, подняв их высоко,Разного мяса и кубки близ них поместил золотые;Вестник же к ним подходил то и дело, вина подливая.Шумно вошли со двора женихи горделивые в залуИ по порядку расселись на креслах и стульях; с водоюВестники к ним подошли, и они себе руки умыли.Доверху хлеба в корзины прислужницы им положили,Мальчики влили напиток в кратеры до самого края.Руки немедленно к пище готовой они протянули.После того как желанье питья и еды утолили,Новым желаньем зажглися сердца женихов: захотелосьМузыки, плясок — услады прекраснейшей всякого пира.Фемию вестник кифару прекрасную передал в руки:Пред женихами ему приходилося петь поневоле.Фемий кифару поднял и начал прекрасную песню.И обратился тогда Телемах к совоокой Афине,К ней наклонясь головой, чтоб никто посторонний не слышал:«Ты не рассердишься, гость дорогой мой, на то, что скажу я?Только одно на уме вот у этих — кифара да песни.Немудрено: расточают они здесь чужие богатства —Мужа, чьи белые кости, изгнившие где-нибудь, дождикМочит на суше иль в море свирепые волны качают.Если б увидели, что на Итаку он снова вернулся,Все пожелали бы лучше иметь попроворнее ноги,Чем богатеть, и одежду и золото здесь накопляя.Злою судьбой он, однако, погублен, и нет никакогоНам утешенья, хотя кое-кто из людей утверждает:Он еще будет. Но нет! Уж погиб его день возвращенья!Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:Кто ты? Родители кто? Из какого ты города родом?И на каком корабле ты приехал, какою дорогойК нам тебя в гости везли корабельщики? Кто они сами?Ведь не пешком же сюда, полагаю я, к нам ты добрался.Так же и это скажи откровенно, чтоб знал хорошо я:В первый ли раз ты сюда приезжаешь иль давним отцовскимГостем ты был? Приезжало немало в минувшие годыВ дом наш гостей, ибо много с людьми мой общался родитель».Так отвечала ему совоокая дева Афина:«Я на вопросы твои с откровенностью полной отвечу:Имя мне — Мент; мой отец — Анхиал многоумный, и этимРад я всегда похвалиться; а сам я владыка тафосцевВеслолюбивых, приехал в своем корабле со своими;По винно-чермному морю плыву к чужеземцам за медьюВ город далекий Темесу, а еду с блестящим железом.Свой же корабль я поставил под склоном лесистым НейонаВ пристани Ретре, далеко от города, около поля.С гордостью я заявляю, что мы с Одиссеем друг другуДавние гости. Когда посетишь ты героя Лаэрта,Можешь об этом спросить старика. Говорят, уж не ходитБольше он в город, но, беды терпя, обитает далекоВ поле со старой служанкой, которая кормит и поитСтарца, когда, по холмам виноградника день пробродивши,Старые члены свои истомив, возвращается в дом он.К вам я теперь: говорили, что он уже дома, отец твой.Видно, однако же, боги ему возвратиться мешают.Но не погиб на земле Одиссей богоравный, поверь мне.Где-нибудь в море широком, на острове волнообъятом,Он задержался живой и томится под властью свирепых,Диких людей и не может уйти, как ни рвется душою.Но предсказать я берусь — и какое об этом имеютМнение боги и как, полагаю я, все совершится,Хоть я совсем не пророк и по птицам гадать не умею.Будет недолго еще он с отчизною милой в разлуке,Если бы даже его хоть железные цепи держали.В хитростях опытен он и придумает, как воротиться.Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая:Подлинно ль вижу в тебе пред собой Одиссеева сына?Страшно ты с ним головой и глазами прекрасными сходен.