– Вторая дверь слева… Хотя, давайте я сама вам покажу.
Она повесила плащ на крючок над батареей и повела Тони наверх.
Они прошли мимо гостиной, а затем по узкому коридору с низким потолком. Лестница была немного покосившейся, как и весь дом, но для нынешнего времени идеально прямых домов это было шиком. Клаудия открыла дверь и впустила его в маленькую комнату, обставленную настоящим «чиппендейлом». Смокинг Тони покоился в коробке с надписью «Одежда напрокат от Мюррея», лежавшей на кровати с высокими ножками.
Девушка сказала:
– Халат на кровати. Ванная – напротив, а на туалетном столике вы найдете все необходимое для душа и бритья. Когда оденетесь, может быть, захотите присоединиться к ван Дорнам и Гренвилам за коктейлем. Могу я быть еще чем-нибудь полезна?
Абрамс подумал, что она была достаточно сведущим человеком. Когда она поправляла свои каштановые волосы, он присмотрелся к ней повнимательнее.
– Я не мог видеть вас в офисе?
– Возможно, ведь я – клиент фирмы.
– Вы сами откуда?
– Что? А, я из Румынии. Теперь живу в этом доме.
– В качестве гостя?
– Я не чья-то любовница, если вы это имеете в виду. Я – политическая эмигрантка.
– Я тоже эмигрант. Из Бруклина.
Некоторое время они оценивающе разглядывали друг друга. Абрамс почувствовал, что с первого взгляда на нее в нем определенно забурлило желание. Он снял пиджак и галстук и повесил их в шкаф. Затем покосился на Клаудию, которая открыто смотрела на него, и стал расстегивать рубашку. Сняв рубашку, он бросил ее на кровать. Его рука опустилась на ремень.
– Вы остаетесь здесь?
Она улыбнулась и вышла. Абрамс разделся догола и надел халат. Взяв бритвенный прибор, он вышел в холл. Ванная оказалась маленькой, похожей скорее на кладовку. Тони побрился, принял душ и вернулся в комнату. Он стал одеваться, ругая изо всех сил запонки и узкий воротничок. Мюррей, как и следовало ожидать, забыл про кожаные туфли, так что Тони придется идти на вечер в своих будничных ботинках, мало подходящих для такого случая. Он взглянул на себя в зеркало, висевшее на двери. Мучаясь с бабочкой, он подумал: «Надеюсь, что все остальные будут выглядеть не менее идиотски».
Абрамс спустился вниз, в гостиную. Том Гренвил, симпатичный мужчина лет на пять младше Абрамса и примерно в тысячу раз богаче, обратился к нему:
– Тони, сообрази себе что-нибудь в баре.
Джордж ван Дорн ответил на вопрос, над которым, видимо, задумались обе женщины:
– Мистер Абрамс долгое время проработал в полиции.
Китти ван Дорн подалась вперед:
– Как интересно! А почему вы выбрали именно эту профессию?
Абрамс посмотрел на нее. Она была или намного моложе мужа, или усердно работала над собой: витамины, шейпинг, пластическая хирургия.
– Я всегда хотел стать полицейским, – ответил Абрамс.
Джоан Гренвил, симпатичная блондинка с веснушками, спросила его:
– А где вы живете?
Абрамс налил себе виски и ответил:
– В Бруклине. – Ему показалось, что голос у нее был с придыханием.
– А, значит, вы городской. Мы тоже. Мы живем в Скарсдейле. Это дальше Бруклина.
– Дальше от чего?
– Отсюда, от центра Вселенной. Я хочу переехать обратно в город, но Том меня не поддерживает. – При этих словах она взглянула на мужа, но он отвернулся.
Абрамс пригляделся к ней повнимательнее. На ней было простое белое шелковое платье. Она скинула с себя туфли, и он отметил отсутствие педикюра, да и вообще она, видимо, мало пользовалась косметикой. Прекрасная фигурка. Симпатичная, богатенькая и даже, возможно, умненькая. Одним словом, вьющая ступень эволюции человека.
Китти ван Дорн сказала:
– А мы живем на Лонг-Айленде, в Глен-Коуве. Джордж часто бывает здесь, правда, Джордж?
Джордж хмыкнул и направился к бару. Абрамс понял, что он уже успел достаточно выпить. Ван Дорн заговорил, делая себе коктейль:
– Кимберли, я имею в виду Генри Кимберли-старшего, купил этот дом на пороге века, заплатив три тысячи долларов то ли Гамильтону, то ли Стьюезану… Никак не могу вспомнить точно. Как бы там ни было, Генри-младший прожил здесь несколько лет после женитьбы. Когда началась война, он перевез семью в Вашингтон. Затем он отправился за границу, и его убили. Чертовски жалко. – Он поднял стакан и выпил. – За Генри!
Абрамс, стоя у камина, наблюдал, как ван Дорн допивает свой «бурбон», и спросил:
– Генри Кимберли был офицером Управления стратегических служб, не правда ли?
– Точно, – ответил ван Дорн, сдерживая отрыжку, – как и я. Где ваша комната, Абрамс?
– Комната? А, вторая слева, на втором этаже.
– Это была детская, комната Кейт. Мы с Генри любили заходить и болтать с ней. Генри любил эту девочку и ее сестру Энн.
На его красном лице появилась грусть.
– Война – это дерьмо, – добавил он.
Абрамс кивнул. Беседа разгоралась.
– Мой отец тоже работал в УСС. Целая группа сотрудников фирмы была завербована Биллом Донованом. Критики Донована поговаривали, что УСС расшифровывалось как: «Ух, слишком социально», – сказал, улыбнувшись, Гренвил.
– А кто критиковал Донована? – спросил Абрамс.
– В основном всякие придурки, вертевшиеся вокруг Рузвельта.
Наступило длительное молчание, которое нарушил ван Дорн, налив себе еще порцию виски. Он сказал через плечо Абрамсу:
– Сегодня вечером, я думаю, вам будет интересно.
Китти ван Дорн издала звук, означавший, что она не разделяет мнение супруга. Том Гренвил помешал пальцем в своем стакане.
– Вы знакомы с Кейт, не так ли? Она позвонила и сказала, что вы придете.
– Да, – закурив, ответил Абрамс. Эта беседа казалась несколько странной. Никто из мужчин прежде с ним не общался, удостаивая лишь кивком в офисе. Хотя и сейчас в их отношениях чувствовалась снисходительность, но в целом они были настроены достаточно дружелюбно. Это напомнило Абрамсу его первую беседу в подвале мясного магазина Бари, куда его затащили, грозя начистить физиономию, и откуда он вышел уже «Красным дьяволом».
Джоан Гренвил поднялась с кресла и опустилась на колени на коврик перед камином недалеко от Тони. Она взяла каминные щипцы и поправила дрова, затем повернулась и посмотрела на него.
– Вы останетесь здесь на ночь, мистер Абрамс?
– Просто Тони. – Он опустил глаза и увидел белый изгиб ее грудей и розовые соски. – Я не знаю, миссис Гренвил, а вы?
– А мы останемся. Пожалуйста, зовите меня просто Джоан, – попросила она.
Избегая взгляда Тома Гренвила, Абрамс направился к бару, хотя пить больше не хотел.
– Кто-нибудь еще выпьет?
Никто не ответил, а Джордж ван Дорн сказал:
– Действительно, оставайтесь.
– Не следует так поздно ехать на метро в Бруклин, – добавила Китти ван Дорн.
– Я собирался поехать на такси, – сказал Абрамс.
Опять молчание. Абрамс не знал, было ли это смешно или неловко, была ли это демократия в действии или просто вежливость знати. Они старались изо всех сил, но от их усилий у него начинала болеть голова. Джордж ван Дорн нашел окурок своей сигары в пепельнице и закурил.
– Клаудия дала вам все необходимое?
– Да, спасибо, сэр.
– Отлично. – Он выпустил облако дыма. – Знаете, она наш клиент. Она не служанка или что-то еще в этом роде.
– Она так и сказала.
– Правда? – Он откинулся в своем кресле. – Ее дедушкой был граф Лепеску, лидер румынского движения Сопротивления во время немецкой оккупации. Я полагаю, что она и сама вроде как графиня. Здесь она проживет еще некоторое время.
Абрамс посмотрел на Джоан Гренвил, сидевшую по-турецки на полу, с задранным на бедра платьем, и созерцавшую огонь. Абрамс вдруг представил себе уик-энд университетского женского клуба в Уэллесли или в Беннингтоне: много пива, еды, гитар и веселых голосов. На стульях разбросано лыжное снаряжение тысяч на пятьдесят, а на полу – лыжницы. Там были маленькие носики и соответствующие им маленькие груди, десятки розовых пальчиков без лака на ногтях и так много волос цвета соломы и голубых глаз, что можно было снимать «Деревню проклятых». За окном – огромное красное зимнее солнце, садящееся за заснеженный, покрытый березами холм, а в камине потрескивает огонь. Он никогда не видел подобного, но ведь не видел же он свою поджелудочную железу, хотя знал, что она была там, где ей положено быть.