Эбизава, ни к кому не обращаясь, пробормотал:
— И все же непонятно… Почему она соврала?.. Ведь на самом деле день ее рождения не сегодня…
— Ох, уж эти юристы! Сухари вы все как один! Где уж вам разобраться в женской душе… — Кёко, удостоверившись, что никто на нее не обращает внимания, протянула руку и украдкой ущипнула Эбизаву.
Глава 7. Влюбленные
— Ну скажи, что с тобой? Почему у тебя такое лицо? — вновь промурлыкала Миэ.
— Разве с моим лицом что-то не так?.. — сказал Тацуо Китазава, а про себя подумал, что лицо у него действительно мрачное.
С той минуты, как он прочитал вечерку, на сердце легла тяжесть. Она давила, беспокоила, диссонировала с его теперешним, вполне оптимистическим настроем. И он ничего не мог с этим поделать. Так уже было однажды. Три года назад, когда он расстался с той женщиной. И сейчас глаза его смотрели сквозь Миэ и видели ту, другую.
— Может быть, ты сердишься? — Миэ совсем погрустнела. — Разозлился, что я пришла?
— Дурочка! С чего бы мне на тебя злиться? — усмехнулся Тацуо, и, действительно, никакого раздражения против нее у него не было. — Только вот… Впрочем, ничего…
— Что? Ну, говори же!
— Да нет, ничего…
— Неправда! Ты же только что хотел что-то сказать. Это ужасно, когда не договаривают.
— Тебе не горько, что старшая сестра умерла?
Глаза Миэ расширились — как в трагическом кинокадре.
— Так горько, что хуже некуда! Горько… потому и пришла. Я же говорила, что от работы меня сегодня освободили, а оставаться в той комнате… не могу… жутко… Ну, я и прибежала к тебе. Куда же мне еще деваться! — Миэ сидела на татами, подол юбки не закрывал босых ступней, и пальцы ритмично шевелились, словно жили собственной жизнью. — А в полиции… ужас какой-то… Представляешь — пристали, где я была ночью. Алиби хотели проверить.
— Алиби? И что же? Ты сказала, что была у меня? — вопрос прозвучал напряженно, и Тацуо почувствовал страшное недовольство собой.
— Да ты что? Стану я им говорить! Сейчас совсем некстати, чтобы в полиции узнали про тебя.
— Подумаешь…
— Слушай, не притворяйся, а? Тебе ведь это далеко не безразлично! Интересно, почему мы с тобой встречались тайком? Не хотели, чтобы сестра узнала; так? Вот и получается, что она нам вроде бы мешала, а раз мешала, значит, ее смерть нам на руку… Короче говоря, есть повод для убийства…
— Ну ты и накрутила!
— Конечно, накрутила! Но логика в этом есть. Если полиция что-нибудь пронюхает, отбиться будет не так-то просто. Вон и сейчас мое алиби не дает им покоя.
— Алиби, алиби… — пробормотал Тацуо и вдруг внутренне насторожился: уж не это ли самое алиби добавило тяжести к его и без того тяжелому настроению?..
Он пристально посмотрел во влажные, широко распахнутые глаза Миэ. Она почувствовала что-то неладное, но не отвела взгляда. Нарочито зевнула.
— Ой, не могу больше! С утра на нервах… Спать хочется. — Миэ одним рывком бросила свое тугое, налитое тело на колени сидевшего рядом с ней Тацуо.
Он взглянул на ее раскинутые руки, на полуоткрытые губы и склонился в поцелуе. Но на сердце все равно было тревожно.
Вчера вечером Тацуо Китазава был в баре «Пиджён». Миэ, занятая другими клиентами, улучила момент, подошла к нему и шепнула:
— Можно я сегодня ночью приду к тебе?
— Конечно! Но что случилось? — удивился Тацуо.
— Потом объясню…
Они обычно встречались по четвергам. Началось это с полгода назад. За это время Миэ не пропустила ни одного четверга. Порой она говорила: «Сегодня будем спать как брат с сестрой», но все равно приходила. Как он ни просил, встречаться чаще Миэ не хотела.
— Нет и нет! Мы же вместе так решили.
— Может быть, в другие дни ты ночуешь еще где-нибудь? — спросил он однажды.
Она расплакалась, потом посерьезнела:
— Не говори гадостей! Неужели ты не понимаешь, что мне тоже хочется видеть тебя почаще? Да будь моя воля, я бы каждый день… Но нельзя же, нельзя, сам знаешь.
— Да, но я же не прошу каждый день. А четверги… Ну, прямо как на работу… Уж слишком по-деловому получается. Разве тебе не хочется разнообразия?
Миэ не на шутку загрустила:
— Не терзай мое сердце! Я себя знаю: нарушу наш уговор один раз, а там и пойдет… Не смогу удержаться. Ты, может быть, и сможешь, а я — нет. Пусть остается все как было. Пусть редко, но зато я жду четверга, как праздника.