— Хорошо, спрошу его, как только увижу.
— Лаура привезла новости о моем отце. У него все замечательно и завтра его выписывают. Точнее, мой отец заявил, что больше не останется в палате, которая ему осточертела, а Карлос вызвался доставить его завтра домой.
— Я рад.
— Я тоже. — Оливия помолчала и шепотом призналась: — Знаешь, я прочитала все эти письма.
— Какие письма? — переспросил Рональд, завороженный беспомощностью и болью в ее глазах и движением пухлых, четко очерченных розовых губ.
— Когда ты заставил меня заниматься бумагами, помнишь? — Рональд кивнул. — В тот день вечером с ранчо моего отца приехал Карлос и привез сумку с бумагами. Он сказал, что ты велел передать их мне. Там были амбарные книги и еще кое-что. Я сначала забыла про них, а вчера наткнулась на эту сумку. Пока ты спал, я сидела рядом с тобой и читала. В сумке были и старые письма моих родителей… Не знаю, привез ли Карлос их нарочно, или это просто стечение обстоятельств… Я и не представляла, как это у мамы с Патриком было на самом деле.
— Ты не должна ни в чем упрекать себя. Развод — личное дело твоих родителей. К тому же прошло столько времени…
— Это ничего не меняет, — горько сказала Оливия. — Потому… потому, что их брак в итоге оказался ошибкой. — Услышав в ее голосе боль, Рональд прижал Оливию к себе еще крепче и погладил по волосам. — Там все совсем не так, в этих письмах… Совсем не так, как я себе представляла… Я узнала о том, что Джэсон мне не отец в пятнадцать лет. Я нечаянно подслушала их разговор с мамой. Сказать, что я была в шоке — это не сказать ничего. Я попыталась поговорить с мамой, но она едва не впала в истерику и заявила, что ей неприятно ворошить прошлое! Но, если мне интересно, она с моим отцом разошлась, едва мне исполнилось два года, а брак с Патриком был самой большой ошибкой в ее жизни… А я не хочу быть плодом… какой-то ошибки!
Губы Рональда тронула едва заметная улыбка.
— Ты вовсе не плод ошибки. Эти слова Джил произнесла потому, что она не хотела признавать собственные промахи и видеть ситуацию в правильном свете. Они с Патриком любили друг друга, когда поженились. Но потом, когда Джил поняла, что хотела вовсе не этого, она стала разочаровываться. И решила, что все это было сплошным недоразумением. Она просто оказалась слабой и не захотела этого принять и понять.
— Я понимаю, — с горечью произнесла Оливия и взглянула Рональду в глаза. За один такой взгляд он был готов достать для нее Луну с неба… Если Оливия этого захочет после того, как он откроет ей всю правду. — Спасибо тебе.
— Это еще не все, — с трудом выдавил Рональд. — Когда Патрик искал тебя… то есть когда ему пришлось…
— Нанять детективов. Я знаю.
— Знаешь? — изумился он. Оливия кивнула.
— Карлос постарался на славу. Кроме писем в сумке, которую он мне привез, были отчеты детективов. Я не смогла удержаться и не прочесть. И потом ты дал мне карт-бланш, когда предложил разобраться самой, — словно оправдываясь, сказала Оливия. Рональд погладил ее по плечу, давая понять, что все в порядке. Оливия, вздохнув, продолжила: — Мой отец потратил массу времени, сил и средств, чтобы найти нас с мамой. А когда нашел, то оказалось, что у Джил уже другая семья, ребенок, а я считаю Джэсона своим отцом. И Патрик решил ничего не разрушать и не вмешиваться. Даже не представляю, что он тогда чувствовал…
— Оливия, я должен тебе кое-что сказать. Письмо за Патрика я написал не только под влиянием момента или эмоций.
— Под воздействием алкоголя?
Рональд откинулся на подушку и некоторое время изучал потолок.
— И это тоже. А еще… Еще я видел тебя…
— Видел меня? Ты хочешь сказать, что видел мои детские фотографии из отчета детектива?
— Нет, вот эти. — Рональд дотянулся до ночного столика и вытащил из ящика два снимка. На одном Оливия была снята на благотворительном балу, имевшем место быть года четыре назад, а на другом ее запечатлели с Мелом на какой-то вечеринке. — Признаюсь, что в тот вечер, когда я это увидел, я здорово набрался. Но это вовсе не объясняет, почему я испытал яростное желание придушить этого лощеного сукиного сына голыми руками. — Рональд говорил и видел, как глаза Оливии делаются все больше и больше, но остановиться уже не мог. — Я почти не помню, как писал и что писал. Помню, только одно: я страстно желал, чтобы ты не выходила замуж и приехала сюда. Ко мне…
— Но твои обвинения… твое отношение ко мне… — заикаясь, пролепетала она.
— Когда ты все-таки приехала, я испугался. Испугался своих чувств и того, что ты окажешься вовсе не такой, какой я тебя представлял. Но ты оказалась именно такой.