Пока я разглядываю пролетающие мимо зеленые холмы, их цвет такой живой, что не придуманы ещё те буквы, которыми это можно было бы описать. А вчера вечером, перед грозой, в сумраке их цвет был настолько глубокий, что мне казалось, я утону, если посмотрю хотя бы ещё раз. Публиковать ничего не хочется, потому что это всё какое-то очень тонкое, словно с меня сняли броню, а затем одежду. Мне нечем пока защитить то, что я чувствую и я не хочу, чтобы кто-то знал то, чему даже я пока не могу подобрать достаточных слов. Я не то что прекратила искать связь, я даже не фотографирую ничего на телефон. Как минимум, потому что всё, что я сейчас вижу не схватит ни одна камера. То, как крепко держит тебя тёплая рука, когда ты едешь на лонгборде, то как ветер разбрасывает пепельные волосы по плечам, на которых живёт космос или то, как идёт пар от тела, когда ты горячая забегаешь в прохладную воду. У меня, вероятно, период отрицания. Не хочется ничего из той жизни, которой я жила ещё пару дней назад. Любая мысль о публикациях и людях в том, почти уже несуществующем мире, вызывает отчётливый приступ тошноты. Но пока время не перевалило за середину и всё только начинается, я стараюсь расслабиться, насколько это возможно, вытащить голову из петли, в которую сама себя втянула. Иногда дёргаю за верёвку, пытаясь понять, насколько она крепка и всё ещё чувствую, что не готова её оборвать».
***
Уже почти совсем стемнело, когда между холмами, заросшими лесом, показалось солнце. Оно светило в оторванный кусок тучи. Зрелище было великолепное. Марго взяла из холодильника бутерброд и перелезла на соседнее с Никой сидение.
— Держи. Мы в пути уже довольно долго. Ты, наверное, проголодалась... — девушка протянула руку с бутербродом водителю, стараясь скрыть, что разглядывает её. Ника перехватила волосы на затылке, чтобы не мешались, но несколько непослушных прядей упало на лицо. Сверху на футболку была накинута рубашка в клетку. Марго в жизни не помнила, чтобы кому-то так шла рубашка, как этой девушке, планомерно сводящей её с ума.
«За такое арестовывать нужно конечно», — думала она. — «Просто нельзя быть такой бессовестно красивой и притягательной».
Огромных трудов ей стоило удержаться и не провести пальцами по плечу, слегка пробежаться по ключице, погладить упрямые вольные пряди. Видимо пора было смириться и признать, что эта девушка ей небезразлична. Если бы надо было говорить каждый раз, когда ей казалось, что Ника запредельно сексуальна, она бы не затыкалась.
— Спасибо, — девушка надкусила бутерброд. Она и правда была очень голодна, но видя, что её спутница чем-то занята и очень сосредоточена, не рискнула её беспокоить просьбой.
— Ты давно так живешь? — Марго решила задать вопрос, который был ей любопытен ещё с того момента, когда она увидела дом на колёсах. Он казался обжитым, и это значило, что он использовался не только для поездок. — Если я не слишком нарушаю субординацию, конечно. Если да, можешь не отвечать.
— Последние двенадцать лет, — спокойно ответила Ника. — Мои родители купили эту машину, когда мне было тринадцать.
— Ого... — Марго даже не успела скрыть удивление. — А как же ты училась? — девушка вновь прикусила язык и пожалела, что спросила. — Можешь не отвечать, если я лезу куда нельзя.
— Я закончила школу экстерном, — не меняя тона, ответила Ника. — Потом мы стали путешествовать и я не продолжила учёбу, — она запнулась, — до определенного времени, — девушка думала, хочет ли она рассказывать что-то ещё о себе. — Позже, когда родители погибли, и я на какое-то время осела у бабушки и там закончила институт. Хотя, если откровенно, то особенного смысла в моем образовании я так и не нашла, поэтому однажды просто забрала ключи от автодома и уехала куда глаза глядят. Так и началась моя самостоятельная жизнь.
— Прости. — Марго чувствовала себя очень неловко оттого, что завела эту тему. Ей стоило поговорить о закате.
— Ничего. Уже много лет прошло... — Ника подсчитывала в голове сколько, — четыре года я живу в этом доме одна. Она знала, что слегка солгала, но обсуждать сейчас личное ей совсем не хотелось.
— И тебе не бывает…— Марго понимала, что переходит всякие границы, но договорила, — страшно там или одиноко?
— Страшно иногда бывало вначале, потому что я ничего об этом не знала. Ни куда можно, куда нельзя, ни где обслуживаются такие машины, потому что этим всем занимался отец. Мне пришлось получить некоторый личный и не самый простой опыт, но одно теперь знаю точно – я никогда не вернусь жить в город, в квартиру.
— Никогда не говори никогда, — почти себе под нос хмыкнула Марго, вспоминая свою былую категоричность. Она ещё два дня назад была уверенна, что она городской житель, а теперь мысль, что однажды всё это закончится и придётся возвращаться, навевала ужас.
— Через семь километров кемпинг, — уверенно проговорила в рацию Ника.
— Поняла тебя, — послышался из динамиков ответ. — Тебе захватить пиво из холодильника? Вкусное, холодненькое. Меня тут девчонки уламывают...
— Захвати, — с улыбкой ответила Ника.
Остальные несколько километров они молчали. Марго изредка проглядывала на спутницу, любуясь. Ника сосредоточилась на дороге, потому что было уже совсем темно, а трасса к озеру шла почти целиком сквозь сплошной лес.
Через час все девушки сидели возле костра. Кто-то жарил хлеб, кто-то сосиски, кто-то маршмеллоу.
— Сегодня особенный вечер, — заговорила Ника. — Ну, по крайней мере, обычно такие вечера бывают особенными. — Она оглядела присутствующих. — Я знаю, как иногда тяжело знакомиться с новыми людьми и тем более хоть что-то о себе рассказывать. Обычно мы соперницы: за мужчин, за любовь, за карьеру и место под солнцем. Иногда, очень избирательно и вынужденно мы образуем небольшие группы, но скорее для выживания, — пошутила она. — Но здесь вы можете принять другую позицию. И очень возможно, что вам удастся найти, в этих условиях, настоящего друга, как однажды посчастливилось мне... — Ника с теплом посмотрела на Алёну. — Поэтому предлагаю сделать первый шаг и рассказать о себе ровно столько, сколько захотите.
Девушки поёжились и опустили глаза. Это оказалось бы тяжелым испытанием для любого городского жителя. Потому что то, что все могли рассказать, обычно было о работе или ещё о чём-то, что не затрагивало личную территорию, а здесь разговор явно шёл не о ней, ибо не было смысла встать и сказать «Меня зовут Аня, мне тридцать и я успешный маркетолог».
— Я понимаю вас, — вновь вернула себе слово Ника. — Поэтому начнём с меня. Меня зовут Ника. Мне двадцать пять. Я люблю то, что делаю всей душой. Я люблю море и ловить волну, катиться на лонгборе вдоль скал, а ещё мне нравится яичница с жареными сосисками, горячее маршмеллоу и, просыпаясь, видеть свеженалитый мир, словно похрустывающий, открывать дверь моего старенького фольца, пить чай, сидя на ступеньке. Я закончила художественный вуз и теперь иногда, когда появляется вдохновение и время, я рисую. Это, — она указала на девушку, сидящую слегка в стороне, — моя лучшая подруга Алёна и я счастлива, что однажды встретила её.
Глава 7
— Ты не оставила мне выхода... — засмеялась девушка. — Ладно, шучу. Я не против рассказать о себе. Итак, меня зовут Алёна, мне двадцать девять. Я закончила медицинский институт, несколько лет проработала в больнице, потом в связи с личными обстоятельствами сбежала из мегаполиса и жила в маленьком городке Таруса, в ста с небольшим километрах от Москвы. Там я однажды и встретила эту дерзкую сумасшедшую девчонку. Не влюбиться было невозможно, как минимум, в эту ее свободу. — Она посмотрела на Нику и подмигнула, — Ника позвала меня с собой в небольшое путешествие по России. Я знала, что терять мне нечего и согласилась. Потом просто продала квартиру в Москве, купила себе мой новенький Форд и превратилась в счастливого кочевника. С тех пор прошло два года, и я ничуть не жалею. Как видите, мы подсуетились... — девушка хитро улыбнулась, — и теперь организовали небольшой бизнес что ли, и это лучшая из всех работ в моей жизни, клянусь вам, а ещё лучшая жизнь из всех возможных.