Сначала я подумала, что он узнал меня, поэтому и предложил помощь. Но с каждым его вопросом надежда на то, что он вспомнит меня, таяла. Я совсем не похожа на ту девушку, что приходила к нему ровно два года назад. Над моей внешностью хорошо потрудились, ведь заказчик предпочитал видеть в своей постели темноглазых брюнеток. А с нарощенными волосами и в линзах я стала практически другим человеком.
Вряд ли Назар поверит мне на слово, если я решусь рассказать ему правду о проблеме, которая касается и его.
Решусь ли?
Если смогу, то необходимость в суррогатном материнстве отпадет.
Да, я согласилась на это, но к такому я не готова ни морально, ни физически.
Искренне надеюсь, что до этого не дойдет.
Я даю себе обещание, что в ближайшее время найду в себе силы и храбрость, чтобы сознаться Назару во всем.
Выхожу из комнаты, спускаюсь на первый этаж.
В гостиной меня встречает Хеннесси с игрушечной косточкой в зубах.
Девочка хочет поиграть со мной.
— Ну хоть ты меня узнала, и то уже хорошо, — почесываю собаку за ухом, затем вытаскиваю из пасти игрушку и бросаю в сторону.
Однако Хеннесси не бежит за ней. Она сидит у моих ног, не сводя с меня глаз, словно охраняя.
Я пячусь назад, и она следует за мной. Еще два шага – и она не отстает. Сделав еще один шаг, я врезаюсь в журнальный столик.
С края что-то падает. Наклонившись, я поднимаю с пола трубку домашнего телефона. Провожу пальцами по выпуклым кнопкам. Задумываюсь.
Обратно трубку не кладу.
Внезапно меня посещает безумная мысль. Настолько безумная, что коленки начинают дрожать и дыхание спирает.
Я присаживаюсь на край дивана. Хеннесси кладет свою мордочку на мои колени и жалобно смотрит то на меня, то на телефон в руке.
— Думаешь, это плохая идея?
В подтверждение она тихонько скулит. Хеннесси словно чувствует мою внутреннюю тревогу.
— Я тоже не уверена, но а вдруг?
По памяти я набираю семизначный номер.
Длинные гудки разрезают тишину, заглушая гулкое сердцебиение, пробивающее ребра дробью.
— Слушаю, говорите! — надменно произносит женщина в трубку. — Алло, не молчите!
Меня словно парализует. А ведь я просто хотела услышать голос мамы на автоответчике.
Сознание мгновенно переносит меня в прошлое. За какие-то секунды я вновь ощущаю на себе все то, что пережила за последние два года.
Мне было больно. Тяжело. Одиноко.
Но сейчас мне гораздо легче. Со мной Хеннесси.
— Наталья, это я, — скриплю в ответ.
Пауза. В трубке громкое дыхание. Чувствую, как лицо вспыхивает огнем, в груди жжет, и сердце снова сжимается в тиски боли.
— Не смей сюда больше звонить, мерзавка! Ты поняла меня?! — слова Натальи, словно рой жалящих пчел, впиваются в меня. — Исчезни! Сдохни!
Следом она сбрасывает. Короткие гудки молотом бьют по сознанию.
Дрожащими руками я ставлю телефон на базу, и воспоминания обрушиваются, как цунами.
Слезы душат, разъедают кожу, выжигают дотла.
Снова и снова я переживаю тот ужас, ту кромешную боль отчаяния, когда узнала, что больше никогда не увижу своих детей.
Я хотела бы помнить их… Но как можно вспомнить тех, кого никогда не видела? Кого не могу назвать по имени…
Я не успела дать им имена… Лишь прозвища.
Пока они росли во мне, я ласково называла их "капельками счастья".
А теперь нет у меня счастья. Ничего не осталось.
Из холла тем временем доносится шум. Включается верхний свет.
Хеннесси настораживается. Убирает мордаху с моих коленей и стремглав несется к источнику звука.
Если Назар увидит меня здесь всю в слезах, вопросов не избежать. А я хочу сама рассказать ему всё, от начала и до конца. Без допроса.
Я провожу ладонями по лицу, стирая следы минутного отчаяния, и успеваю подняться с дивана до того, как Назар появляется в гостиной.