Тут главное — не спугнуть раньше времени.
А как не спугнуть того, кто всего вокруг боится?
Но, помнится, девочка она наивная. За две тысячи чуть свободы не лишилась.
А мое предложение кардинально отличается от предыдущего. За сдельную работу – огромные деньги. Ставка в четыре тысячи раз больше, чем ей предлагали в наркопритоне.
— Свет, скажи, а у тебя мужчины уже были? — захожу издалека.
В первую очередь нужно убедиться, что прекрасный цветок уже был "опылен", иначе разговор не имеет смысла.
Света смотрит на меня в упор и молчит.
— Так ты девственница, что ли? — уточняю, принимая молчание за нежелание признаваться в своей неопытности. — Просто ответь. В этом нет ничего постыдного…
Набравшись смелости, она перебивает меня:
— Мужчина! — восклицает она, делая выразительный акцент на окончании. — Один мужчина и все!
Что ж, я рад, но довольную улыбку приходится подавлять, потому что саму Свету этот факт, кажется, немного омрачает.
Словно в глубине души она презирает того мужчину, что сотворил это с ней. Будто из-за него ненавидит себя… Той, которой она стала после него.
Она считает себя грязной, использованной, выброшенной.
— А дети у тебя есть?
Вижу реакцию, но не ту, что ожидал. Света начинает мешкать. Глаза наполняются влагой. Зрачки ее бегают из стороны в сторону, лицо бледнеет, а над верхней губой выступает испарина.
Нервничает девчонка не на шутку.
— Так есть или нет? — давлю.
— Нет, — выдыхает, мотнув головой. — Нет у меня детей.
— А хочешь?
Внезапно Света заходится слезами.
— Хочу! — выпаливает она. — Хочу очень! Хочу своих деток! Хочу увидеть их, на руках подержать. Хочу узнать, как они пахнут. Хочу услышать их смех! Хочу! Я всего этого хочу, Назар.
Напрягаюсь всем телом до состояния взведенного курка.
Не успели мы подойти к сути, как проблема нарисовалась. Она не должна хотеть детей. Не должна привязываться к тому, что будет расти у нее в животе.
— А зачем вы спрашиваете? — интересуется Света, а меня жалость к ней снова пронимает.
Отставить жалость и прочие сопливые эмоции!
— Завтра отправлю тебя в клинику на обследование. Если твоё здоровье позволит, в ближайшее время заключим контракт на суррогатное материнство, — хладнокровно заявляю и продолжаю давить: — Свет, ты в невыгодном положении. Тебе нужны деньги и стабильность, а мне нужен здоровый ребенок! Ты родишь мне его, а я взамен устрою тебе лучшую жизнь. Ты выберешься из нищеты и получишь независимость.
Света пребывает в шоке: не двигается, не моргает, не дышит. Лишь слеза, застывшая на кончике ресниц, выдает в ней жизнь.
Я руки складываю на спинке стула, взгляд приковываю к циферблату наручных часов, давая ей время осознать вес сказанного и понять, что моё предложение — трамплин в будущее, где больше не будет черных полос.
Однако терпение — это то, чем я никогда не мог похвастаться. Оно иссякает по прошествии двух молчаливых минут. И я возвращаю взгляд с часов на Свету.
— Итак, твой ответ? — тон мой резок, требователен. — Ты выберешь деньги и жизнь в моем доме со всеми удобствами, начиная от изысканной еды, заканчивая брендовыми шмотками или предпочтешь, как и раньше, скитаться по улицам в поисках новых проблем?
— Мне… я могу подумать? — она пищит, словно загнанная в угол мышь, взгляд её мечется, не находя опоры.
— Время на раздумья истекло, — наваливаюсь грудью на стол, силой взгляда, силой воли принуждая её сделать правильный выбор. — Мне нужен ответ. Сейчас же!
Света не выдерживает давления, и её прорывает на слёзы.
А этого я вообще не выношу. Пусть кричит, спорит, бунтует, но только не эти сопли.
Я выдергиваю из подставки горсть салфеток. Тянусь к Свете через весь стол и подчищаю за слезами мокрые следы, чтоб глаза мои их больше не видели.
Внезапно она отталкивает мою руку. С остервенением. С сидевшим внутри нее протестом. Света осмеливается показать мне свои зубки. Характер, проснувшийся не вовремя.
Но он у нее все же есть, и это уже хороший знак.