Полагаясь на мою удачу, она скорее всего диабетик.
Дверь с противным скрипом распахнулась. Фрэн стояла в потрепанном халате. Правая рука загипсована.
— Я очень сожалею, Фрэн.
Она простонала и с отвращением помахала здоровой рукой.
— Ты, может, прекратишь уже извиняться? Сперва на подъездной дорожке, затем в больнице, потом после выписки... Прошу, прекрати. Я знаю, что тебе жаль. В конце концов, мне уже плохо от твоих извинений...
— Хорошо, я перестану, — я протянула пирог, мысленно извиняясь.
— У меня лишь одна здоровая рука, — сказала Фрэн, глупо потрясая своей здоровой рукой.
— О, — я вспыхнула.
— Все в порядке, не начинай ныть снова. Просто возьми и поставь его на стол, — она отступила в сторону и кивком головы предложила войти.
Я предполагала, что дом Фрэн выглядит как более старшая версия моего, но он был еще старее. Обои с замысловатыми завитушками покрывали гостиную. Мебель была старой, но крепкой. Голубое кресло с цветочными подушками и кресло - качалка. Но что больше бросалось в глаза, это книги. Они были повсюду: на полках вдоль стены, на кофейном столике и на обеденном столе. Даже на полу стояли стопы книг.
— Ого. Вы, должно быть, любите читать, — восхищенно сказала я.
— Истинный Шерлок Холмс, да? Кухня здесь.
Я прошла вслед за ней, мимо стола, заваленного книгами, на кухню.
В раковине и на столешнице стояла грязная посуда.
— Прости за беспорядок. Сложно мыть посуду одной рукой. Джим годами пытался убедить меня купить посудомоечную машину, но я была слишком скупа. Следовало бы прислушаться к словам старого дурака.
— Кто такой Джим? — Я отодвинула несколько тарелок, чтобы поставить пирог.
— Мой муж. Его не стало десять лет назад. Сердечный приступ.
— О, мне так жаль.
Фрэн фыркнула.
— Ты обещала больше так не говорить.
— Ой, верно. Должно быть, Вам тяжело, — я стала открывать и закрывать ящики стола в поисках чистого ножа.
— Почему бы Вам не присесть и не позволить мне принести кусок пирога? Пусть рука немного отдохнет, — предложила я.
Мне показалось, что она сейчас запротестует, но Фрэн лишь улыбнулась и прошла в маленькую столовую. Я наблюдала, как она неловко отодвигала стул одной рукой.
Подумала о Саманте с корсетом на шее.
— Когда обещают снять гипс?
Я осторожно нарезала пирог и начала искать чистую тарелку.
— Недель через шесть, не меньше.
Но ни одной чистой не было видно. Я налила горячей воды в раковину, добавила средство для мытья посуды и вымыла одну тарелку. Положила на нее два кусочка пирога и вилку.
Фрэн проворчала что-то похожее на "спасибо".
Пока она ела пирог, я наполнила раковину тарелками.
— Кто учил тебя печь? — спросила она через несколько минут.
Я закатила глаза.
— Никто. Родители умерли, когда я была маленькой. Пирог я купила в магазине, — я собиралась снова извиняться, но она посмотрела на меня убийственным взглядом: не смей.
— А что насчет Вас? Есть ли кто-то? — неуверенно поинтересовалась я, принявшись за мытье посуды.
— Это неважно.
Мне хотелось спросить ее о чем-нибудь еще, но не стала. Фрэн было около восьмидесяти. Ранее я считала, что ей всего семьдесят, но увидев ее вблизи... Кожа тонкая, словно бумага, лицо испещрено глубокими морщинами.
Даже если бы она не сломала руку, мне сложно представить, каково это находиться в доме в полном одиночестве все время.
— Вы скучаете по своему мужу? — спросила я, стараясь отскоблить кусок пристывшего к тарелке желе.
— А ты по своему? — резко спросила она. Фрэн несколько раз вонзила вилку в кусок пирога.
— Ничуть, — солгала я, улыбнувшись. — Не знала, что тебе известно о моем замужестве. Мой бывший редко бывает дома.
— Ну, я и не знала. Просто предположила, что кто-то же должен нести ответственность отцовства за твою девочку.
Не знаю, почему, но ее слова пронзили меня в самое сердце.
Это твоя девочка.
Я могла справиться с грубостью. Опыт работы в отделе продаж сказывается.
Но никто, никто не смеет говорить гадости о моем ребенке.
— Что Вы имеете в виду? — Я поставила стакан, который мыла, и вытерла руки.
Фрэн пожала плечами, затем дернулась от боли и потерла свою больную руку.
— Что Вы имеете против моей дочери? — Я скрестила руки на груди и прислонилась к стойке, ожидая. — Кажется, Вы ненавидите нас с момента переезда.
— Ненавижу. Какое ужасное слово. Я не ненавижу ни тебя, ни твою дочь, — Фрэн фыркнула. — Просто...
— Просто что?
— Просто я привыкла к одиночеству. Привыкла, что это место принадлежит мне. Никто не переезжал, не приходил... После того, как умер Джим, все только ухудшилось. Но потом я привыкла. Я не ненавижу тебя, просто мне не нравятся соседи.
Мое сердце немного смягчилось.
"Ей тоскливо", — поняла я.
Я видела это в ее взгляде, затуманенном болью. Он напоминал мне мой собственный, тяжелый и грустный после смерти родителей...
— Я понимаю, — тихо сказала я. — Но мы не слушаем громкую музыку или...
— Сбиваете меня своей машиной, — Фрэн нахмурилась, а затем удивила меня, рассмеявшись. — Если честно, вы милые соседи. Но у меня бессонница и ночные посетители мешают.
У меня желудок сжался от жалости.
Она имеет в виду мое свидание с Максом?
— У меня почти не бывает гостей. Иногда приходит моя подруга, Пэм, или друзья Делани подвозят ее после школы... У меня был один поздний посетитель. Я взрослая женщина, имею право на это.
— Я не об этом.