Что-то надломилось, словно, в чувстве Натальи Львовны к сыну. Настрадалась ли она от ревности и горя, устала ли душой? Но в отношениях её к сыну проявилась какая-то странная холодность, словно отчуждение. Сын этого не замечал, упоённый свободой, новыми интересами, иными привязанностями.
Наталья Львовна втайне мучилась, часто плакала в долгие, одинокие вечера. Но с виду она была спокойна. Когда сын приходил к ней делиться новостями и впечатлениями, она внимала ему преувеличенно равнодушно, чтоб уколоть его. Тогда он огорчился.
— Ты сердишься, мама? За что?
Но она враждебно уклонялась от его ласк, подозрительно искала в его лице отпечатка других страстей, в его глазах — отблеска иного чувства.
— Ступай, тебя товарищи ждут… Со старухой, я знаю, скучно. Ты уже не маленький. Моя забота тебе не нужна…
«Зачем эта горечь?» — удивлялся он. За что? Не все разве пользуются свободой? Разве он любит её меньше с тех пор, как стал студентом? Нельзя же уйти от жизни, как ушла она…
Эту фразу он почему-то повторял слишком часто.
Раз он вернулся взволнованный, бледный, страдающий…На её испуганные вопросы, он почти прорыдал, в каком-то непонятном отчаянии:
— Зачем ты меня прятала от жизни? Зачем я так поздно узнаю её? Ещё тогда, в деревне, я это предчувствовал. Я к ним стремился… Ты оторвала меня от почвы.
Она встала, глубоко уязвлённая этой неблагодарностью… О! Вот в чём он обвиняет её?! Что она, любя, удаляла его от жестоких и мрачных картин жизни, от её грязи и пошлости? А если сама она ушла от людей, то не для того ли, чтоб ему одному посвятить всю жизнь, всю любовь?
— Ты оказала мне плохую услугу, — усмехнулся печально Валерий. — И вся твоя жизнь — сплошная ошибка…
Она поглядела на него широко открытыми глазами. Да полно… Он ли это?
Молча она вышла и заперлась.
Это была их первая ссора.
Конечно, они помирились. Он просил прощения, оправдывался. Разве он хотел обидеть? Просто… они немного… не понимают друг друга.
— Ещё бы! — подхватила она с усмешкой. — Мой век кончен… Твой начинается… Мы говорим на разных языках.
Они никогда больше не касались этих тем. Но он уходил от неё всё дальше с каждым днём. Она это чувствовала.
Не так ли всюду и везде? Мать жертвует жизнью за птенцов, всего лишает себя, чтобы поднять их на ноги. А они оперились и улетают в далёкий мир, не заботясь о старом сердце, которое остаётся разбитым и одиноким в осиротевшем гнезде. Нелепый, безжалостный закон жизни!.. Как он возмущал её всегда! Она верила когда-то, что этот закон обойдёт её, что Валя не будет эгоистом, который всё берёт от матери и ничего не несёт ей взамен… Нет! Видно, дети все одинаковы.
Она просиживала вечера и ночи, склонясь над камином, грея своё зябнувшее тело и разматывая бесконечный клубок невесёлых дум.
Иногда бывали всё-таки дни просветления.
— Не горюйте, — говорил ей старичок-доктор, её единственный друг. — Молодёжь увлекается и женщинами и идеями. Это всё равно, что в детстве корь. Через это все проходят… Чувство к матери восторжествует над всем… Сейчас у вас нет серьёзных соперниц. Вот если он женится… А! Это другое дело. Невестка — кошмар матерей. Она получит права, она рассорит, она разлучит сына с матерью. О!.. Это я на себе испытал… Глядите зорко, чтобы в его душе не зажглась сильная, глубокая привязанность к другой женщине! Это одно страшно, одно…
Невестка… Об этом Наталья Львовна даже думать не хотела!
Сын всё чаще уходил из дома, всё позже возвращался, был так задумчив, рассеян… Она следила за ним беспокойным, блестящим взглядом. «Влюблён? Тоскует? Пусть!.. Пусть! Всё это в порядке вещей. Всё это минует, — говорил ей внутренний голос. — Чувство к матери не исчезнет никогда».
Один раз она решилась спросить его, что думает он о женитьбе? Он вдруг стал серьёзен.
— Никогда я не женюсь… Никогда, никогда, милая мама! — ответил он печально.
Безумная радость наполнила её душу. Она не спросила себя даже, откуда такое странное решение в красивом юноше? В её глазах это было естественно. Это была награда за её любовь и заботу, это была её мечта…
Ах! Как сладко было рисовать себе в грёзах эту жизнь вдвоём, где-нибудь в провинции, эту тесную жизнь прежних дней, куда не будет вторгаться другая женщина со своею страстью и требованиями, где не будет заботы о малютках-детях, иных привязанностей, иных печалей и радостей… О, мать опять сумеет незаметно войти во все изгибы его души и стать ему необходимой, как воздух… И их разлучит одна смерть!