— Вот жираф бестолковый! Скажи?
— Не скажу. Ты просто глупый и хороший. Тебе не тяжело?
— Мне?! — Вообще-то с непривычки было и вправду тяжеловато, но разве можно в этом признаться? — Да что ты! Ты же как пушинка! Не веришь?..
Она с сомнением крутанула головой, и его, конечно, потянуло на подвиги:
— Ну хочешь, вот сейчас подброшу — и взлетишь? А я буду дуть на тебя снизу и гонять по всей квартире, как пушинку, хочешь?
— Хочу! — вдруг сказала она, видимо, желая испытать его веселость и находчивость.
— Хо-очешь?! — удивился он. — Ну тогда дер-жи-ись… — Разгоняясь, закружил ее вокруг себя. — Ра-аз… два-а…
— Нет-ет! — засмеялась она, испуганно обняв его за шею. — Не хочу! Не на-адо! Пожалуйста! Я пошутила!
— Нет уж, лети, сама напросилась! Два с половиной… Два и три четверти…
— Не-е-ет! Не-е-ет! — кричала она, отчаянно болтая ногами.
Но он уже и сам, конечно, выдохся и, преодолевая головокружение, смеясь и шумно дыша, остановился, чуть не падая.
— Глупая ты, глупая! Да разве можно тебя из рук-то выпускать? Ведь форточка открыта, тебя же унесло бы сквозняком, понимаешь ли? Ну что бы я тогда делал без тебя, пушинка ты моя?..
И вдруг — «дзынь!» — телефон.
Переглянулись, удивились.
Снова — «дзынь!»
И тут он неожиданно, шутя, бесцеремонно сбросил «бабу с возу» на диван.
— Эй, осторожно, я живая!
— Тссс, — приставил палец к своим губам. — Может, это твоя мама?
Телефон продолжал звонить — она хитро улыбнулась, живо подхватив его предположение.
— Может. Вполне. Послушай, узнаешь.
Он взял трубку. Унимая одышку, поставил голос:
— Говорите!..
— Ой, — послышался в трубке удивленный голос Женьки Хрусталева. — Ты дома, что ли?..
— Ну предположим… — ответил, несколько недоумевая.
— Странно… — словно раздумывал вслух Хрусталев.
— Мне тоже странно…
— А у меня есть новости… — то ли хвастая, то ли просто информируя, сообщил Хрусталев.
— Расскажи, поделись…
— А если заскочу?.. — спросил Хрусталев.
— Давай…
И — гудки…
— Интриган проклятый, — радостно проворчал он, бросая трубку, и пояснил: — Друг мой, однокашник, Женька Хрусталев. Тоже сачок порядочный. Может, заскочит, грозился…
Он почему-то ужасно обрадовался этому звонку и, наверное, был бы рад в эту минуту любому звонку и любому голосу — ну разве только кроме Инны, и то неизвестно. И вспомнил неоконченную тему:
— А вот мама твоя что-то не звонит. Надо подсказать ей номерок-то. Пусть знает, где ее единственная пропадает. И с кем.
— Подскажем, подскажем. Ох и попадет же тебе от нее.
— За тебя, что ли?
— За меня. Испугался?
— Хэ! Еще посмотрим, кто кого испугался.
— Посмотрим. Номерок-то ей известен. Жди суровой кары.
— Отку-уда?!
— Оттуда. Я оставила записку, уходя, и там — твой номер.
— Так ты оставила…
— Конечно. Иначе бы ее хватил удар, а мама у меня одна.
— Логи-ично. А чего ж она не звонит?
— А я уже сама звонила, будила на работу.
— Когда?! Ну че ты врешь-то?
— Ты дрыхнул в это время, милый.
— Так-та-ак… И что ты ей сказала — где ты?
— Сказала — у тебя.
— А она что?
— Сказала, что убьет тебя, посадит за решетку и взыщет алименты.
— Ло-ожь! — закричал он в восторге и бросился к ней на диван. — Клевета-а!
— А суд установит! — кричала она, отбиваясь.
— А я скажу — пьян был, не помню!
— А вскрытие покажет!
Последний довод сразил его, и, хохоча остатками сил, он качнулся расслабленно и вдруг прямо лоб в лоб по касательной.
— А-ай! — застонала бедняжка, хватаясь за ушиб обеими руками.
— О-ой! — вскрикнул он, тоже держась за свой лоб, но в ужасе за нее: ему-то вроде было не очень больно, а вот ей-то, несчастной, каково? — Прости, прости, пожалуйста, прости дурака! Давай скорей полтинник приложим, слышишь?
— «Полти-инник», — передразнила она, морщась от боли и потирая рукой ушиб. — Теперь и сотней не откупишься!..
— Не вели казнить! Дай гляну, где больно… — Он взял ее голову в руки, прильнул губами к тому месту, куда она повелительно указала своим пальчиком, потом подул на ушиб, притворно поплевал и успокоился: — Ну все, жить будешь, а до свадьбы заживет.
— Да?.. — немного еще постанывая, но уже и улыбаясь, она вдруг села почти как ни в чем не бывало и вздохнула, напуская на себя серьезность. — Ну слушай… Вот видишь, уже и говорю, как ты: слу-ушай.
— Слу-ушаю! — воспринял он с готовностью на что угодно.
— Давай займемся делом. Чур, я мою посуду, а ты приводишь в порядок все остальное.