Ах, шлепанцы… я поискал их глазами: один был рядом, другой скатился, как лыжа, к нижней ступеньки пролета и лежал там подошвой вверх.
Подцепив ногой ближний и подтянувшись на руках, я поднялся, проскакал на одной ноге в шлепанце ко второму, но тот никак не хотел переворачиваться — пришлось нагнуться, перевернуть рукой.
На серый бетон вдруг упали крупные, словно дождевые, капли: оказалось, я молча плакал, не замечая этого, как женщина, а когда заметил, то и вовсе ослабел от жалости к себе.
Я присел на ступеньку, пережидая слезный поток, но горечь обиды, вспухшая в горле, еще долго не таяла, не отпускала.
Бегство — такое внезапное, без объяснений — никак не вмещалось в мой скудный разум, хотя нетрудно было догадаться, что, наверное, она, как чистая душа, испугалась и растерялась от внезапной встречи с предками в нашей ситуации и, заметив и мою такую же растерянность, не захотела обременять меня собой, а я… я дал ей уйти, и это непростительно вдвойне.
Дальше во многом я повел себя глупо и мерзко, как типичный инфантильный переросток.
Просохнув от слез, я решил отыграться на родителях, без вины виноватых.
Испугались перемен в жизни сыночка?
Пожалуйста! Не будем вам мешать!
Но только без вопросов, как и что, — хватит!..
Я был опустошен, как будто выпотрошен: никого не жаль, все безразлично.
Но в голове уже составлялся приблизительный план: прежде всего немедленно уйти из дому, вырваться на улицу, в шум и толчею, в движение, а потом… потом будет видно.
Сначала надо найти Ее, найти и объясниться: я был виноват, конечно, но, может, у нее имелась какая-то другая, более важная причина? — это необходимо выяснить.
Наверху позади меня послышался осторожный цокот дамских каблуков.
— Ну что, Вовочка? — робко спросила мать. — Мы заждались тебя. Иди домой, не сиди на ступенях, простудишься.
Я не шелохнулся.
— Тебе плохо, Вова?
Буквально спиной и затылком ощутив раздражение от ее приторного беспокойства за меня, я вздохнул и нехотя зашевелился, вставая.
Мать шагнула было сверху ко мне, но я уже и сам, глядя себе под ноги, поднимался к ней, и она отступила, заискивающе посторонилась.
Отец и Женька стояли в прихожей.
Я молча прошел мимо них по коридору в свою комнату и, взяв там из одежды только свитер, надевая его и оправляя на ходу, почти сразу вышел обратно.
Теперь уже и мать была в прихожей — все трое выжидательно смотрели на меня.
А я вдруг свернул в «два ноля», как будто выражая таким образом предкам свое «фэ», и шум спущенной из бачка воды даже развеселил меня: вот вам, дорогие!
Но в ванной, ополаскивая руки, я нечаянно взглянул на себя в зеркало и опять чуть не разрыдался.
Я закусил губу, собрался с духом и, не мешкая больше, двинулся тараном в прихожую.
Отец с матерью невольно расступились, пропуская меня к вешалке, но я, снимая с крючка куртку и одновременно сбрасывая с ноги шлепанец, вдруг увидел, что забыл надеть носки, и снова пошел к себе — им опять пришлось расступиться.
— Что-нибудь не так, сын?.. — осторожно подал голос отец.
Но я и не думал отвечать. Я опять скрылся в своей комнате и, надевая носки, осмотрелся в последний раз, вспоминая, чего бы еще не забыть. Потом взял из пиджака записную книжку с телефонами, засунул в карман штанов и окинул свою обитель окончательно.
— Что случилось, Вова?.. — Мать была, конечно, страшно напугана.
Но я упорно гнул свое, молчал.
— Может, ты все же удостоишь нас хоть словечком? — уже язвительно сказал отец.
Я, надевая куртку, удостоил:
— Что вы хотите услышать?
— Ну объясни же нам… — начала было мать.
Но я перебил:
— Чего объяснить?
— Кто эта девушка?
— Жена, — сказал я коротко и ясно. И уточнил: — Моя.
Они переглянулись в полнейшем обалдении — один только Женька ничему не удивлялся.
— Твоя… жена?.. — Отец улыбнулся. — Ты хочешь сказать…
— Ну да, да, да! — взвился вдруг я ни с того ни с чего. — Любовница! Но это ничего не меняет, не надейтесь!.. — И, кивнув Женьке, двинулся к выходу.
— Да подожди же! — очнулась мать. — Куда же ты уходишь? Скажи хотя бы, кто она и как ее зовут?
Я фыркнул с горькой усмешкой: они мне не верят, что ли? Они юморят?.. Хорошо-о…
— А вот этого я не знаю, — произнес я с расстановкой и обернулся к ним, заранее наслаждаясь их реакцией.