— Жив еще, курилка?..
Я отдал ему его сигареты и с ходу машинально ткнул пальцем в кнопку вызова лифта. Привычной отдачи почему-то не последовало — я не понял.
— Да занят… — Женька указал на свет в кнопке, и как раз мимо нашей лифтовой двери проползла снизу вверх, потрескивая и постукивая, освещенная кабина.
— Ладно, пошли… — Я поскакал по лестнице, а Женька, как тень и как эхо, повторял мои шаги и повороты на площадках.
Мы не разговаривали: я был весь в себе, радовался, что хоть мать с отцом остались в относительном покое дома (во всяком случае, кризис миновал), и в то же время не без страха думал о предстоящем.
А во дворе, перед нашим подъездом, стояла «Скорая помощь».
Санитары — в окружении кучки любопытных и сочувствующих — вставляли в открытую заднюю дверь носилки с каким-то больным стариком, накрытым шерстяным одеялом.
Мы уже почти обошли это небольшое столпотворение, как вдруг из-за спин опять показалось лицо старика, и я остановился: дядя Вася!..
Узнать его было трудно: он лежал без очков, с закрытыми глазами, нос, казалось, увеличился, заострился, лицо бледно-желтое, восковое, — неужели сбылось?!
Носилки задвинулись.
Врач, уже сидевший в глубине машины, тут же склонился над дядей Васей, прилаживая к нему кислородную маску.
Остальное, дальнейшее, разглядеть не удалось. Санитары опустили дверь с красным крестом на матовом стекле и разошлись в разные стороны: один — на водительское место, другой — через боковую дверь — к больному.
Машина почти бесшумно завелась, заурчала, обдавая толпу выхлопами, плавно тронулась с места, поехала, и только тогда я спохватился, побежал вдогонку, поравнялся с кабиной водителя.
— Что с ним, скажите, куда вы его?..
Я держался за ручку дверцы, стараясь бежать вровень с машиной.
Но шофер, видать, не расслышал от неожиданности, лишь покосился на меня в недоумении, выруливая на малой скорости по извилистой дороге со двора.
— Я сосед! — отчаянно втолковывал я ему, как глухонемому. — Что с ним? Куда везете?..
Стекло кабины было наполовину приспущено — шофер уже просто не мог не услышать.
— В Склифосовского, — профессионально-скучающе процедил он и, в последний раз взглянув на мою руку, прибавил газ.
Машина рванулась вперед — я отпустил ручку дверцы и резко замедлил шаги, озадаченно переваривая добытую информацию: значит, инфаркт? или инсульт? — какие там еще болезни в старости? И неужели он сам себе вызвал врачей?..
Женька, тоже немного запыхавшийся, нагнал меня, и мы пошли рядом, глядя вслед «Скорой», уже с мигалкой и сиреной выезжавшей на проспект.
— Его при мне выносили из квартиры на твоем этаже, — сказал Женька. — Тот самый дядя Вася?
Я кивнул.
«Скорая», влившись в поток машин, уже скрылась из виду, а мы остановились на обочине, и теперь, куда идти дальше, зависело от меня.
Я оглянулся в тоске по сторонам и, все еще не в силах расчленить мешанину в мыслях, ставшую после происшествия с дядей Васей еще более запутанной и тягостной, рассеянно двинулся по тротуару влево.
Но вдруг я увидел ряд таксофонов и свернул к ним, выгребая из карманов остатки роскоши.
Женька тоже вытащил свой кошелек, и очень кстати: у меня не оказалось жетонов, а у него, конечно, были.
Первый таксофон не работал.
Скрежеща зубами, я шарахнул трубкой по рычагу, от всей души желая разнести в клочья этот чертов аппарат.
Второй — работал. Но я дважды набрал номер — длинные гудки без ответа.
Наверно, еще не успела дойти, — подумал я и решил, что самое разумное сейчас — тоже идти к ее дому, не теряя времени.
Я понуро посмотрел на Женьку: мне ужасно не хотелось оставаться одному, но у него ведь могли быть и свои дела и планы.
— Слушай… — Я засмеялся. — Ты сейчас куда вообще-то?
— С тобой… — Он удивился и смутился. — Ну пока ты один, конечно. Ты против?..
Я горько хмыкнул: меня вдруг прямо до слез тронула такая вот его абсолютно ненавязчивая готовность поддержать меня.
— Да я-то за, если ты сам не против.
— Я не против, — засмеялся он. — Веди давай, «ващета»!..
Что бы я делал в эти часы без Женьки — не представляю.
Такой тоски, такого отчаяния я никогда еще не испытывал.
Я не пропустил по дороге ни одного таксофона и накручивал, накручивал цифру за цифрой, почти каждый раз обмирая в надежде, что вот сейчас она снимет трубку, но… либо я попадал не туда, либо все то же: длинные гудки.
Хрусталик самоотверженно «зашизовывал» мне зубы литературными и окололитературными разговорами. И в четыре ноги мы с ним протоптали собственную тропу вокруг ее дома и дежурили во дворе на детской площадке, то и дело поглядывая на ее окна. И, конечно, трезвонили в дверь на седьмом этаже, вслушиваясь, как брошенные собаки, в глубину неведомого, но вроде бы родного жилья-обиталища, и слышали там шорох и тихий ответный скулеж бедолаги Чино: он, видно, тоже тосковал по хозяйке, так что даже не лаял на звонки.