Пудель недоверчиво выслушал ее, посмотрел на дядю-незнакомца — умные глазки сверкнули из глубины нестриженной морды — и быстро-быстро потопал прочь.
Вот оно что-о! Она, значит, вышла прогуливать этого Чину, а все остальное сбоку припека?! Та-ак…
— Что? — пробасила она вызывающе весело. — Разочарованы?
— Вообще-то… — усмехнулся, покачал головой. — Не ожидал.
— А никто вас не держит, между прочим.
— Да ничего, ничего, посижу.
— Зачем же такие одолжения? Идите.
— Вы так думаете?
— Конечно! Давно пора.
Он, будто бы колеблясь, посмотрел в сторону, откуда пришел, в дебри-потемки, вздохнул:
— Нет.
— Почему же «нет»?
— Там темно, страшновато.
— А здесь?
— А здесь — светло.
— Ну как хотите.
— Благодарю.
— Не стоит благодарности.
— Извините.
Она хотела было и на это возразить, но, видать, устала препираться и отвернулась с показным безразличием.
А он, все еще переживая историю с пуделем и пытаясь глазами отыскать его во тьме среди зарослей, и в самом деле подумывал об отступлении.
Сколько же можно позориться?!
Однако и уходить, конечно, надо было достойно: не сразу, не вдруг, а выждав момент поудобней.
К счастью, в доме из окна какой-то квартиры послышался сдавленный крик домашнего футбольного болельщика; затем, будто дуновение ветра, отдаленный шум трибун и ликующая скороговорка комментатора.
— Легок на помине… — Радуясь новому поводу для разговора, он с любопытством вглядывался в окна, замечая теперь в некоторых телевизионное мерцание. — Не иначе как наши забили гол.
— Да, не иначе, — согласилась она, но, имея в виду, почудилось ему нечто другое, не футбол.
Он покосился на нее в тоске и чуть было не вздумал выяснять отношения, но вовремя вспомнил об отмычке и заставил себя улыбнуться.
— Азартная игра, — сказал он, не сдаваясь и продолжая умничать, но до боли ущемленное самолюбие все-таки скривило улыбку, и он замолчал, почти уже смиряясь с поражением.
От дома поплыл знакомый перезвон кремлевских курантов — по радио.
Одновременно, как по сигналу, погасло сразу несколько окон — вместо них остались черные дыры.
Куранты монотонно отсчитали двенадцать ударов — начался гимн.
Радио не выключали.
— Вот и полночь, — неожиданно печально сказала она, и это так славно у нее прозвучало, что он чуть за сердце не схватился: кольнуло что-то.
Видимо, она собралась уходить, а ему вдруг стало жаль отпускать ее так бездарно. Хотелось приоткрыться ей хоть на прощание, — но как?..
Он завозился, завздыхал, полез в карман за сигаретами, предложив, словно в шутку:
— Покурим? На посошок…
Она посмотрела на пачку в его руке, подумала и согласилась:
— Покурим… — Взяла сигарету.
Он удивился, зажег спичку.
Спокойный в безветрии огонек вспыхнул в ее глазах, как в елочных игрушках.
Она слегка наклонилась, не спеша прикурила и, кивком поблагодарив его, выпрямилась, вся окутанная дымом.
Он тоже, едва успев донести уже гаснущий огонек до своей сигареты, прикурил и усмехнулся: ему с первого взгляда стало ясно, что она не настоящая курилка.
— Да?.. — Она словно разгадала его усмешку. — И что?
— Нет-нет, ничего. Мне было почему-то очень важно прикурить от этой же спички.
Глаза ее — уже без огоньков — вызывающе прищурились:
— И больше вам нечего сказать?..
Он в недоумении воззрился на нее, удивленно качнул головой:
— Надо подумать.
Она пожала плечами и отвернулась.
…Да, неизвестно, чем бы завершился наш вздорный взаимовыпендреж «кто в лес, кто по дрова», если бы нас вовремя не отвлек — вот тоже: случай или провидение? — громкий мужской голос:
— О! Вот это я понимаю — нормальные люди. С огоньком… — Какой-то мужик, явно навеселе, внезапно вынырнул откуда-то сбоку, из тьмы, вошел в круг света и, слегка покачиваясь, деликатно, а может, и опасливо остановился чуть поодаль. — У вас табачку для меня не найдется, молодежь? Извините, конечно…
Я протянул ему раскрытую пачку, стараясь не показать, что тоже немного сдрейфил.
Но мужик и не думал угрожать — наоборот, увидев сигареты, обрадовался: «О!», шагнул с протянутой рукой и чуть не упал, споткнулся обо что-то.
— Ниче, ниче, — успокоил он нас, с трудом удержавшись на ногах. — Спасибо… — Прицелившись, осторожно вытянул из пачки сигарету. — Во-о… А то я свои-то спалил, а курить-то надо? Иду, иду, понимаешь, никто не курит. Некурящие все, жлобы… — Хорошенько размяв сигарету, он вдруг отломил у нее фильтр и отбросил. — И главное, у меня дома-то есть — вон мой дом-то. У меня там «Примы» двадцать пачек, кури — не хочу. Но щас вот — до зарезу, понимаешь?