— Уж не нарушил ли что этот мальчик? — склонила голову старушка, привлекая внимание к себе. — Может, и награда за его поимку есть? А то разжиться бы одежками новыми да приданым для пигалицы…
— Награда есть, да не про твою честь, старая карга! — рявкнул главный.
— За живого-то дороже, вот ищем… — добавил второй, чуть поуже в плечах, и осекся от взгляда главного. Третий молчал, словно языка лишился.
Старушечье лицо сморщилось от улыбки, она протянула корзинку с пирожками:
— Свою награду вы завсегда сыщете, а покуда угощайтесь. Путь вам предстоит неблизкий, и чем закончится, ведомо только старым богам.
— Можно? — спросил ближайший к корзинке всадник, самый худой и, видимо, самый голодный. — С ночи же в седле, и не ели…
— Ну что смотришь? Бери, раз дают! — недовольно ответил главный. — Отравишь — вернусь по твою душу! — сурово произнес для бабушки.
— Далече будет, — ответствовала та с достоинством. — Не всякий ретивый конь до нашей глуши доскачет, а коли доскачет, то вряд ли вернётся. Лучше я к вам наведаюсь, может, еще гостинчиков каких принесу… Куда путь-то держите?
— Все тебе доложи, — фыркнул главный и тронул коня.
Полетевшая следом за охотниками любопытная гаичка проводила ускакавших вершников взглядом, чивикнула и уселась на веточку поглядеть на забавную парочку.
— Беда, Мидир. Никого я не узнал, — понурилась девочка, когда улеглась пыль, поднятая копытами коней.
— Это ничего, милочка, ничего, — ответила старушка. — Зато я их теперь почитай знаю.
Девочка захихикала и уселась на землю.
— А знаешь, как они вкусно пахнут? — прищурилась старушка.
— Кто, пирожки? — сквозь смех спросила девочка.
— Наши охотнички. Как те, кто знает больше, чем говорит. Придется с другими гостинцами к ним наведаться, раз уж пирожки не понравились… «Ублюдочные уши», значит, — нарочито ласково повторила старушка.
— Эй, Мидир, ты чего? — подскочила девочка. — Отпусти их!
— Ты права, милочка, конечно, я их отпущу. Сначала поймаю, а потом повешу куда повыше, а затем обязательно отпущу! Я уже знаю, откуда они пришли. Так нужнее они мне живые или мертвые, а, племянник? — все с той же милой улыбкой произнесла старушка низким голосом Мидира, меняясь обратно в одного очень сердитого ши.
— Спугнешь же.
— Разумно, Джаред. Я прослежу. Пока прослежу. Ну, пора…
— Эй! А я? А мне как отсюда вылезти? — недовольно потрясла льняным платьем девочка и притопнула красным башмачком. — Я не хочу больше быть девчонкой!
— Быть девчонкой лучше, чем трупом, — наставительно произнес Мидир и усмехнулся. — Ишь ты, не хочет он.
— Мидир!
— Джаред, — сжал он плечо девочки. — Посиди тут. Дождись меня. Решишь удрать — я все равно найду тебя по следу. Хочешь тащиться в волчьей пасти до самого Манчинга?
Девочка отчаянно замотала головой:
— Дождусь я тебя, дождусь!
— Молодец, быстро схватываешь, — Мидир похлопал племянника по плечу. — Раз уж ты у нас такой умный, вот тебе подсказка: эту личину ты смог бы скинуть сам, если бы захотел.
— И надеть? — неожиданно заинтересовался тот.
— И надеть: это уже готовая магическая форма. Стоит вспомнить — она вернется на место. Но если творить другую, самому тебе придется продумывать слишком многое — одежду, обувь, кожу, глаза и прочее.
— И долго мне быть таким?.. — Джаред многозначительно не договорил, снова качнув юбками и заодно головой, отчего по плечам рассыпались светлые локоны. Встряхнулся весь, словно волчонок!
— Такой, милочка, — Мидир прищурился довольно. — Кушай пирожки!
— Мидир! — в серых глазах блеснули слезы.
— Вечером сниму. Я обернусь быстро, и мы махнем в столицу. Есть у меня там одна знакомая, надеюсь, не забыла за сколько лет. Только не открывай никому ни свое, ни мое имя и не говори, что ждешь волка, даже в шутку, — Мидир задумался, услышал отдаленный треск в лесу и добавил: — Скажешь, что отец-дровосек вот-вот придет.
— А… — открыла рот девочка.
— А лучше молчи! — Мидир поправил Джареду капюшон, напитывая магией красную ткань. — Накинешь на голову, и никто тебя не увидит. Только пирожки съешь, а то от пустого места будет сильно пахнуть.
— Нет, я не про это! Подожди! — племянник схватил его за руку — и сразу отпустил.
— Говори же.
— Знаешь, я как от судьи вышел, к Хендрику зашел. Я до этого у него прятался, и когда родителей… — сердито смахнул слезу. — Отец меня к нему загодя отвел, словно опасался чего. Хендрик меня отговаривал! Убеждал к судье не ходить, говорил: отец оживёт и вернется и что вдруг охотники к нам нагрянут!