Мужчина закашлялся смехом и опустил бумаги в воду. Мидир вздрогнул — бумага дорого ценилась во всех мирах, особенно та, на которой было что-то написано.
— Это должна была быть твоя книга! — плаксиво всхлипнул мужчина. — Что же делать? Что же мне делать? Никто не знает, где правда… узнают, они узнают, когда Мэрвин станет бессмертным! Да-да, он и есть бессмертный, это ошибка, этот мальчишка ошибся… Прекрасно-прекрасно-прекрасно!
Он захлопал в ладоши, одобряя собственную придумку, еще раз ополоснул в воде листы и принялся водить по ним пальцем.
— Так и запишем, так и запишем: «Он воскрес»! Хи-хи-хи-хи-хи, — он потер руки. — Мэрвин будет жить во всем, он говорил, что все связано. Вот пусть и связывает!
Мидир на мгновение усомнился: неужели это и есть друг его брата? Но тот словно поспешил развеять его сомнения, прошептав:
— Я, Хендрик, напишу так, как должно быть. Так и будет. Нет-нет-нет-нет, не надо меня беспокоить! — человек не обернулся, но словно почуял шаги ши. — Я еще могу его спасти! Искупить свой страшный грех! Самое главное — написать! Они не понимают, не понимают! Люди-и-и! Послушайте меня!
— Чего не понимают люди? — мягко спросил Мидир.
Хендрик задрожал всем телом и обернулся, впился взглядом — словно Джаред, веря и не веря — а затем упал навзничь, распластавшись на старой хвое.
— Я знал! Я знал! Мальчишка пытался меня обмануть, он не достоин, а ты все-таки бог, Мэрвин, все-таки бог! Я знал! Месяц — не так красиво, но мы исправим! Мы все исправим, главное, ты вернулся, ты бог настоящий, бессмертный! Я знал, я знал, что все получится!
— Что должно было получиться?
Новый шаг Мидира — Хендрика затрясло, и он запричитал с новой силой:
— Это я сказал, это я! Ты должен был стать нашим, земным богом. Ты говорил, говорил, что больше не хочешь творить чудеса! Но нет, нельзя быть богом без чудес, и я вынудил тебя! Я убил тебя — и я тебя спас!
Теперь как громом пораженный замер сам Мидир.
— Погоди-ка, человече. Ты сказал, что меня нужно было убить?
— Конечно, — Хендрик заерзал в пыли, — конечно-конечно! Это я! Это все благодаря мне ты навсегда останешься в этом мире!
Крикливый голос сорвался на последней фразе.
Мидир замер. Поднял голову к кронам сосен и елей. Прислушался к шелесту леса и крикам птиц. Закрыл глаза.
Ветер шумел ветвями, тихонько, недоступно для человеческого слуха ронял отжившие иглы на землю, где они послужат ковром и почвой для новой жизни. Где они переродятся в иное через несколько зим. Где природа совершит свой естественный круг… Все будет как раньше, кроме его брата.
Ветер задул осенним холодом, растрепал волосы ледяными пальцами, забрался за ворот, вытянул тепло. Запах близкой воды, неопрятного жилья, огня, дыма и сумасшествия драл горло. Хотелось уйти от всего этого, забыть, вернуться в то мгновение, где брат был рядом… Вот так и уходят в сон-жизнь, да только нет у него этой роскоши забвения.
Мэрвин умер потому, что какой-то безумец задумал сделать его настоящим богом. Мэрвин умер потому, что умел, но не хотел колдовать. Мэрвин умер потому, что ему стыдно было оставаться черным волком, жить своей природой и соглашаться с естественным ходом вещей. Мэрвин умер потому, что был и оставался Мэрвином, воплощением порядка в хаотичном мире.
— Откуда ты знал, — Мидир перевел дух и посмотрел на червя в облике человека, распластавшегося у ног. — Как ты мог знать, что я вернусь?
— О, я слышал, я слышал про чудеса иных богов! В народе полно преданий, но они не знали, что ты бессмертный, а мне ты сказал, со мной ты был другом! Но как-то очень по-настоящему умер, — голос вновь скатился до плаксивого. — Я не ожидал, что ты меня бросишь, я перестал помнить об остальном, хотел только сказать тебе, что нужно обязательно воскреснуть! И сказать остальным тоже, а то они не знают, что ты настоящий бог. У тебя много друзей.
— Друзей у Мэрвина много, — медленно произнес Мидир. — Неужели все такие преданные, как и ты?
— Я самый преданный изо всех твоих друзей!
— Напомни-ка их имена.
— Я не помню, — замотал головой Хендрик и взвыл: — Я все забы-ы-ыл! Я ничего не помню, кроме того, что ты должен прийти.
— А зачем вы убили жену? Она всего лишь женщина, пусть сильная духом, но слабая телом.
— Я ничего не говорил про жену! Я говорил только про твое бессмертие! — Хендрик закивал куда-то в пыль. — Их было много, но я был самым первым, Мэрвин, пожалуйста, я умоляю тебя о спасении, о бессмертии, которое было даровано тебе! Подари его мне!