– Йа, это быть lange… Это быть так давно… – От волнения его акцент становился ещё явней, а в речи то и дело проскальзывали германские слова. – Я думал, что тосковать, вернувшись в этот stadt, в этот город… Думал, что langeweile… Но я совсем не скучать за ней, за этот жестокий фройлен. Я смотреть на парки, дороги и дома, но я не видеть злых фантомов. Я слушать дождь, ветер и машины, но я не слышать злых шуток. Я слышать твой голос, Sonnenlicht.
Ноэль утверждал, что если бы не заказ влиятельного клиента он бы и не подумал ещё раз навестить место, принесшее ему столько боли, но девушка уже не слышала его слов. Смущение от его внезапного признания, это ласковое слово, обозначающее «солнечный свет», совершенно и бесповоротно уверило её в неподдельных чувствах к нему, и лживой, незаслуженной предубеждённости подруги.
***
Следующим ранним утром девушку разбудил внезапный звонок: курьер доставил пышный алых букет тюльпанов с вложенной открыткой от Ноэля. Даже сердитое лицо курьера, недовольного от столь раннего заказа, не сумело задеть Алису, переполняемую предвкушением и восторгом.
«Надеюсь вчерашний разговор не принёс дурных снов. – Гласила записка. – Пусть за окном подступают зимние холода, но эти скромные цветы таят в себе мгновение весны, пусть это мгновение поселится в душе милой Sonnenlicht.
P. S. Прошу простить, но сегодняшнее свидание придётся отложить. Но если Sonnenlich желает, пусть приходит в музей. Чучела фазанов и старые кубки не помешают нашим приятным беседам.
Искренне твой Ноэль.»
Алые тюльпаны – больше чем простой знак внимания. Ноэль был достаточно образован, чтоб понимать значение всякого цветка, предназначаемого в подарок. И быть может этот один букет не пробудит великого чуда, однако в девичьей душе он пробудил первые дни солнечного мая.
Взволнованная перед предстоящим свиданием, девушка до самого вечера старательно подбирала наряд и заплетала очаровательные, медовые кудри, чтоб хоть как-то скоротать неспешное, будто насмехающееся над её юной горячностью время.
***
Музей представлял из себя старое поместье, одиноко притаившееся у порога пустынной степи, где единственное общество долгими ночами ему составляли громогласные стаи воронья и блуждающие, одичалые псы. Величественная постройка, переплетавшая в себе изысканную помесь голицынского барокко и модернизма, изобильно увитая барельефами, сыскало отнюдь не добрую славу у местных жителей, преимущественно старшего поколения. Стариков, в чьих воспоминаниях ещё хранились поведанные их отцами байки о проклятом семействе, некогда обитавшим в этих краях. Нынче мало кто мог с непоколебимой уверенностью утверждать, чем именно они промышляли или каким именно способом заставляли в страхе трепетать суеверных крестьян долгие века. Однако с приходом революции, последние владельцы особняка бесследно исчезли. Поговаривали, что они сбежали за границу или же все до одного были уничтожены в кровавый период «красного террора». Но так или иначе, но вот уже чуть более ста лет о них никто не слышал, да и никому не было до них ровным счетом никакого дела, за исключением местных краеведов.
Анна являлась заместителем директора музея: старичок приходился ей родным дедушкой, недоверчивость которого перешла внучке вместе с недюжинными талантами. Её особыми стараниями посещаемость данного объекта снизилась до незавидного уровня. Девушка упрямо придерживалась мнения, что всякий музей нечто заповедное, нечто наподобие надгробия ушедшей эпохи, которую надлежит обеспечить достойной заботой, но никак не превращать в аттракцион.
Измождённое поместье, чьи ступени и колоны изъели трещины мчавшихся годов, стало для нелюдимой Анны вторым домом, где она проводила большую часть своего досуга, изучая источники и благоговейно ухаживая за старинными экспонатами.
Посещение местной достопримечательности у Алисы ограничивалось единственным разом, в далёкие года детства. Но тогда, при свете дня, обрамлённое цветущими кустарниками жасмина и сирени, оно казалось зачарованным замком. Затерянным в благоухающей чаще дворцом сказочных фей и эльфов. Теперь же сердце девушки содрогнулось в неясном трепете…
Чинные ряды фонарей, скупо освещали размытую вокруг землю, испещрённую бесчисленным количеством дождевых потоков, превращённую в вязкое болото, сквозь которое пролегала змееподобная каменная тропинка. Чудилось, что купола зловещих башен уходят в беспроглядную даль предгрозовых небес. Обнаженные кустарники тянули свои изломанные руки-ветви, желая заключить в страстных объятиях барельефы фавнов-флейтистов и пляшущих дриад. Тяжелые, дубовые двери были зазывно приоткрыты, создавая музею странное сходство со стародавним, притаившимся на океанском дне зверем, что самозабвенно наблюдал одним приоткрытым глазом за мимопроходящими фрегатами.