Взяв его за руку, нимфа закрыла глаза и произнесла:
- Страх и неуверенность гложут твою светлую душу, поборов рабство плоти ты не поборол присущие ей внутренние черты, ищешь ты доблести и отваги, мудрости и смекалки, и в этом мы поможем тебе!
- Откуда… - опешил юноша.
- Помолчи, - оборвала его нимфа, - Гизела, зелье готово?
Мать-настоятельница кивнула, вынула из-под лавки черпак, зачерпнула бурлящую в котелке жидкость и перелила ее в маленькую глиняную ладанку.
- Возьми это зелье. По прошествии трех дней, когда будет полнолуние, а луна перейдет в знак Льва и наступит равноденствие, смешаешь его с вином и выпьешь. И будет дано тебе то, что ищешь. А теперь ступай.
- И все? – Рудольф осторожно принял ладанку и положил ее в мешочек на поясе, - а…?
- Оплатой будет поцелуй! – нимфа улыбнулась.
Юноша обрадовался. Не ожидал, что все будет так легко, а такую девицу и поцеловать не грех, хоть и ведьма она. Охотно потянувшись к ней, он наткнулся на упирающуюся в грудь руку.
- Не меня. Её!
Торговка плотоядно ухмыльнулась и сделала губы бантиком.
Вытирая рот тыльной стороной ладони и оплевываясь, Рудольф возвращался назад. Несмотря на страшную плату, он был жутко доволен, получив наконец то, о чем так долго мечтал, наконец он сможет предстать пред народом, не почувствовав при этом проклятой дрожи и врожденного стыда.
Каноник Годхольд был на шестом небе от блаженства, но дойти до седьмого ему было не суждено, потому как двери в его кабинет распахнулись, и в комнату влетел запыхавшийся клирик.
- Каноник Годхольд… о, простите покорно.
Годхольд оттолкнул монашку, которая с писком спряталась под массивный дубовый стол, и, одергивая рясу, повернулся к клирику.
- Сколько раз говорю тебе, Йотс! Стучаться не учили тебя?! Может, я здесь таинство священное творю?! Неделю на хлебе и воде!!!
- Простите каноник, но дело не требует отлагательств, - уставившись в пол, извиняясь, пробормотал клирик.
- Всегда так! Налей вина!
Пока Йотс разливал прекрасное бургундское, Годхольд помог полуголой монашке одеться и выставил ее за дверь. Усадив свое тучное тело в кресло и приняв протянутый ему кубок, каноник сделал важную мину.
- Чего там у тебя? Выкладывай!
- Пришло приглашение из замка Роттбрих, - не смея поднять глаз, быстро заговорил клирик, - через три дня состоится помолвка дочери графа Буркарда III Гогенберга, и сына графа Альбрехта IV Габсбурга, благородного рыцаря…
- Да-да, я слышал, - перебил его Годхольд, - ты это пришел мне сообщить?!
- Нет, то есть да, - заволновался клирик, - дело в том, что граф Буркард пригласил знатных гостей и планирует устроить большой пир по этому случаю. Все окрестные феодалы соберутся. Естественно, столь значительное и пышное событие должно сопровождать высокое духовное лицо, кое он и выбрал, в вашем, опять же, лице, каноник.
- Еще раз повторяю, это всё, что ты имел мне сказать?! – зловеще спросил Годхольд.
- И еще вот, - Йотс протянул ему запечатанное письмо, - только что пришло от Его святейшества епископа Евгения.
Опалив клирика взглядом, каноник выхватил послание и, сломав печать, стал читать, время от времени прихлебывая из кубка. Постепенно лицо его покидала злость, уступая место радости. К концу письма он уже довольно ухмылялся.
- Его преосвященство поручил мне важную миссию, - важно сказал он, отложив пергамент, - благословить молодых от его лица и всей святой церкви, а также помочь благородным господам, присутствующим на этом славном пире, принять очень верное решение относительно планов епископа о новом походе, славящем господа нашего на небесах. Вели подать мне пергамент и паковать вещи, завтра мы выезжаем в Роттбрих, а по дороге заедем к моим давним знакомым, пора уже платить по счетам за неприкосновенность.
« На этот раз графы не отвертятся, - размышлял каноник, - моя речь вдохновит их, вдохновит настолько, что мои сундуки будут лопаться от золота, да что сундуки, целые комнаты!»
Гертруда мертвой хваткой вцепившись в руку Уны, пробиралась за вонючим, щуплым бородачом сквозь чащу леса, в ночной мгле.
-Оой! – в очередной раз вскрикнула девушка, услышав вдалеке уханье совы, и Уна уже всерьез задумалась, а не заткнуть ли рот подруги кляпом. Каждый шорох, писк, скрип или шелест сопровождался ее жутким визгом.
- Ты сама это все придумала! Поэтому будь добра, помолчи, имей хоть каплю смелости! – только и сказала она.
- Я пытаюсь, честно, - испуганно прошептала Гертруда, - но здесь страшно до жути, еще этот мужлан странный, вдруг он нас заведет куда нибудь?
На этом терпение Уны закончилось: