- Йотс! – обратился он к клирику, копошившемуся с вещами, - раздобудь хорошего вина и оставь подле постели.
- Будет исполнено, каноник Годхольд.
- А вот это, - протягивая ему ладанку, добавил он, - выльешь в вино, и смотри мне! Отвечаешь головой!
- Я все сделаю, каноник Годхольд.
Рудольф топтался в коридоре, не решаясь ступить в главную залу. Природная робость давала знать о себе – слишком много людей, слишком много взглядов, настоящий кошмар.
Ведьмино зелье уже было разбавлено и находилось в кружке, которую он держал перед собою, смакуя момент. Осталось совсем недолго, и вскоре никто не сможет узнать его.
Неожиданно из-за угла вышла девушка. Шаркая ногами, она безвольно плелась по коридору, словно неуспокоенная душа.
«Это же Гертруда», - подумал он, отвлеченно отметив, что девушка очень похорошела со дня их последней встречи, вот только заплаканное лицо и пустые глаза немного всё портили.
Подойдя к нему, девушка застыла, а потом протянула руку и, выхватив у него кружку, выпила её содержимое до дна, вытерла рот, вернула ему посуду и печальным голосом произнесла:
- Если бы он был такой, как ты… - и чуть толкнув его плечом, поплелась дальше.
Несколько долгих мгновений он переваривал происшедшее. Потом кружка выпала из его руки, разбившись на мелкие кусочки, а вместе с ней разбилась и его надежда.
В жизни Рудольф плакал нечасто, больше в юном возрасте, но сейчас ему хотелось просто завыть от досады. Почему судьба так немилосердна к нему!
Порешив, что сегодня он в большую залу точно не пойдет, и пусть отец потом с него хоть десять шкур снимет, юноша отправился к себе.
Пройдя весь путь как в тумане, Рудольф обнаружил, что сидит на кровати, а рядом на табурете призывно красуется кувшин с вином, всем своим видом предлагая краткое успокоение от нехороших дум.
На удивление, только напившись, он понял, что перепутал комнаты. Дальнейшее обследование подсказало юноше, что его покои были следующие.
Уже поздним вечером Йотс заглянул к канонику, дабы удостовериться, что все в порядке, и ему ничего не требуется. Годхольда не было. По-видимому он еще гулял с графами в большой зале.
Ещё раз проверяя, что всё лежит на своих местах, именно так, как любит каноник, Йотс наткнулся на пустой кувшин. Сначала клирика бросило в жар, затем в холод, а после и вовсе затрясло мелкой дрожью.
Множество раз он заставал каноника за развратом и пьянками, был свидетелем поступков и действий, мягко говоря, не совсем хороших, со стороны Годхольда. Но только сейчас он по-настоящему испугался за свою жизнь. Подумав, что где беде быть, там её не миновать, он заново наполнил кувшин и потихоньку вышел.
Настал новый день. Луна переместилась в знак Козерога и пошла на убыль, праздник равноденствия миновал, а солнце первыми лучами осветило отсыпавшийся после затянувшейся гулянки замок Роттбрих.
Гертруда пробудилась. Открыла глаза и поняла, что всё изменилось. Абсолютно всё.
Начиная от привычных и обыденных вещей в её комнате и заканчивая видом из окна и мира в целом. Она сравнивала себя со слепым, который чудесным образом обрел зрение.
Девушка оделась, накинула плащ и пошла на стену встречать рассвет, который в какой-то степени знаменовал конец её старой жизни и начало новой.
Рудольф вскочил ни свет, ни заря, обуреваемый невыносимым желанием действовать. Он прошёл в кухню, где сонные повара ещё только разогревали печи, составляя господский завтрак, и, наспех перекусив, вскоре уже был в седле, объезжая окрестности замка, подставляя лицо прохладному ветру. Позже, во дворе застав тренирующихся стражников, присоединился к ним, хотя обычно предпочитал упражняться мечом в одиночку с тренером.
И, наконец, немного умерив свой пыл, отправился на стену, полюбоваться красивыми пейзажами, которыми так славился замок Роттбрих.
Теперь в юноше росла и зрела уверенность, что всё в его силах. Он свободен от оков пленивших его. И, наконец, он чувствовал свою власть.
На стене, закутавшись в длинный плащ, стояла девушка. Длинными, ниспадающими волной на плечи светлыми локонами играл проказник ветер. Одиноко и гордо, словно валькирия, осматривающая свои владения, она глядела вдаль.
Девушка обернулась на звук шагов, и Рудольф узнал ее. Гертруда. Только не вчерашняя, заплаканная и избалованная дочь графа Буркарда.
Теперь лицо её стало строже, возвышенней, приобретя новую красоту, красоту богатого внутреннего мира. А еще глаза. Былая пустота исчезла, уступив место острому блеску осмысленности и ума.