— А, знаю,— сказала Клер.— Многие музыканты берут такую дощечку в поездки, чтобы упражняться дорогой, да?
— Откуда вы знаете?— оживился Андрей.
— Был у меня один приятель, учился в консерватории по классу скрипки. Он мне много чего рассказывал про музыкантов...
— Ах, Клер, сколько у нас с вами общего! — с наивной радостью воскликнул он.— Ведь в музыке вся моя жизнь. Даже во сне я иногда играю. Просто замечательно, что вы любите музыку и так прекрасно в ней разбираетесь!
— Может быть, хуже разбираюсь, чем вам кажется,— сдержанно возразила она.
— Эй, о чем это вы там по-русски? — вмешался Отто.
Клер передернуло, но она заставила себя улыбнуться ему.
— Андрей хочет, чтобы Юрек принес ему дощечку.
Она пояснила зачем и показала Юреку примерные размеры.
— Вечером спрошу Кароля.
Потрогав отросшую на лице щетину, Норберт спросил:
— А что, есть какая-нибудь надежда одолжить у Кароля бритву?
— Спрошу.
— Боюсь, как бы мы Каролю не надоели,— сказала Клер.— Но у меня тоже просьба. Мои сапожки из сена разваливаются. Есть какая-нибудь надежда... г
Тут Юрек вставил по-польски:
— Я скажу сестре Кароля, что вы француженка, и попрошу, чтоб она одолжила вам свои балетные туфли!
Клер расхохоталась:
— Спасибо. У крестьянки их, наверное, пар двадцать, не меньше.
— Эй, вы над чем? — раздраженно спросил Отто.— Нам тоже охота посмеяться.
Клер объяснила, о чем речь. Потом, уже по-немецки, спросила Юрека, какой примерно размер обуви носит сестра Кароля.
Он пожал плечами, ухмыльнулся:
— Я ее всю разглядел хорошо — видел достаточно близко, а вот ногу не мерил, нет.
— Кстати, сколько ей лет, этой сестре? — заинтересовался Отто.
— Для меня слишком старая.— В глазах Юрека мелькнул озорной огонек.— Недурная собой, но ей уже под тридцать. Звать Зося.
— Замужем? — продолжал допытываться Отто.
-— Да. Он есть военнопленный, ее муж, работает на ферме в Германии,— ответил Юрек и снова обратился к Клер:—Может, лучше я посмотрю, какая у вас нога, н-е-ет?
Тогда Клер спросила Андрея по-русски, можно ли ей снять один из сапожков.
— Позвольте, я сам,— попросил он.— Чтобы потом мне было легче приладить обратно.
Увидев ее маленькую узкую стопу, Юрек весело засмеялся.
— О, то не есть нога крестьянки. Придется искать для вас детские туфельки.
— По-моему, с пальцев сошел отек! — обрадовалась Клер.— И они порозовели. Лини, это все твой массаж!
— Действительно, чуть порозовели, но цвет еще не совсем нормальный,— возразил Андрей.— Скажите Юреку, туфли не обязательно должны быть точно по ноге. Если окажутся великоваты, это даже лучше, только пусть прихватит каких-нибудь тряпок — обернем вам ноги, чтобы теплее было.
Клер перевела, и Андрей снова стал прилаживать ей сапожок из сена.
Вдруг послышался голос Норберта, стоявшего у окна:
— А ведь тут неподалеку дорога — примерно за полкилометра.
Лини, Отто и Юрек тотчас же подошли к окну. На грязновато-сером небе уже показалась луна — белесый, окольцованный дымкой шар. Пара измученных лошадей тащила фургон, четко темневший на белом снегу; впереди на открытом сиденье горбился возница.
— Интересно, куда эта дорога ведет,— сказал Отто.— Вот ведь странно: ни одной немецкой машины не видать.
— Благодарение богу, значит, он к нам милостив,— проговорила Лини.— Отсюда к этой дороге проторена тропка, значит, она, скорей всего, ведет к какому-нибудь городку.
— Узнай вечером у Кароля.— попросил Норберт Юрека.
— Ладно только имею сказать — беспокоиться не надо. Тут даже самолеты не летают. Заметили?
— А и верно! — воскликнула Лини.— Ей-богу, мы везучие!
З
— Так! — сказал Андрей.— Теперь другую.
Клер стояла, вытянув ногу, а он, опустившись на колени, сноровисто обертывал ей стопу сеном, навивая его слой за слоем длинными гибкими пальцами.
— Вы так ловко управляетесь с сеном — прямо как пекарь с тестом.
— Научился у одного крестьянина. Уж они утепляться умеют. Вы пальцами шевелить не забываете?
— Не забываю.— Потом в горячем порыве: — Вы так обо мне заботитесь! Я это очень ценю Андрей.
Он вскинул на нее ясные темно-карие глаза, и в них было столько чувства, что ей стало не по себе.
— Но мне приятно о вас заботиться, Клер. За какие-нибудь сутки вы стали мне очень дороги.
— Спасибо,— пробормотала она, стараясь прикрыть неловкость улыбкой.— А вы откуда родом?