— Но позвольте ему для начала рассказать свою историю. Выслушайте этого дракона, перед тем как судить его. Он не просит понимания или сочувствия. Просто немного внимания. — Грустная улыбка мелькает на его морде. — Вам лучше прилечь.
«Нет, стоп. Ты же не будешь сейчас нам рассказывать историю всей своей жизни, а потом ещё и пересказывать её остальным драконятам?» — удивлённо моргаю я.
— Ведь это будет долгая история, — чуть наклоняется к нам ледяной, упёршись пальцами своими крыльями в пол перед собой.
«Ну да, естественно» — мелькает в моей голове раздражение.
— Может… стоит подождать остальных? — немного покашляв в лапу, всё-таки решаюсь поинтересоваться я. — Вам ведь придётся им всё повторять.
— Ничего страшного. Да и некоторые вещи поймёте лишь вы.
Вновь взгляд ледяного останавливается на мне, а затем он начинает свой рассказ:
— Это произошло за восемь веков до вылупления того, кого назовут Мракокрадом. В королевской кладке ледяных под спокойным взглядом матери проклюнулось трое дракончиков. Два юных принца и их сестра, которой суждено было в будущем стать новой королевой. Именно одним из этих детёнышей был этот дракон. Вдохнув последним, он не был слабым или сильным, но в его когтях было будущее, хоть он и не осознавал этого на тот момент. Вместе со старшим братом, неестественно тихим и обеспокоенным, вылупившимся всего на пару минут раньше, он смотрел на ледяной дворец и в глаза оценивающей их матери, — мастер прикрыл свои глаза, и на его морде мелькнула тёплая, даже показавшаяся мне весёлой ухмылка, — будто она ждала, что её драконята с первого же дня начнут говорить и покорно исполнять любой её указ. Детство дракончиков прошло в постоянной учёбе. Слова, постановка речи, счёт, движения — всё должно было быть идеально, чисто и прекрасно, как кристальный морской лёд. За каждую ошибку они получали недовольное шипение своей матери и разочарованные взгляды учителей. За каждый успех лишь мрачный смешок и новые, ещё более сложные задания. И только старший брат удостаивался скупой похвалы. Он был умнее. Талантливее. Своими познаниями он вызывал восхищения у слуг, переговаривающихся о вылупление дракончика, способного превзойти в своих знаниях и стремлениях к ним даже ночных. Его всегда ставили в пример этому дракону и его сестре. «Будьте как он», — говорила мать-королева, кивая на вытянувшегося около неё старшего дракончика. И они, младшие, старались во всём догнать своего брата, который, впрочем, не гордился своим превосходством. Нет, он не ставил себя выше них, не кидал в сторону младших раздражённые взгляды, он был… особенным? Странным. Он всегда готов был помочь, подсказать, направить. Подставить своё плечо в трудную минуту, лишь грустно улыбаясь недовольно рычащим старшим. Это не была зависимость от чужой помощи, как могло показаться стороннему, это была дружба, сплотившая трёх драконят в одну семью, готовую держаться вместе и вместе стремиться к новым высотам, пока наконец-то мы, все трое, не заняли свои места в первом круге. Первый, вторая и третий в списке дракончиков своего года. И сколь быстро всё изменилось, когда королева узнала о том, что оба принца вылупились с даром подчинять своему слову мир, что они оба проклюнулись дракомантами. Два яйца наделённых даром предков в одной кладке — нечто невиданное, никогда до этого не встречавшееся в истории ледяных.
На несколько мгновений Мастер умолкает, а я раздумываю над уже услышанным, пытаясь представить, что же он нам заготовил дальше. Какую трогательную и слезливую историю своей жизни попытается рассказать ледяной дракон, якобы пришедший к нам из далекого прошлого? И почему он так акцентирует наше внимание на своём брате? Я кошусь на рояль, стоящий за его спиной, сравнивая описанное Мастером с… собственной жизнью? Кажется, у меня рождается одна идея.
— Их отправили к прадеду, — продолжает ледяной. — Старому, уже древнему дракону, но продолжающему верно вести свою службу. Высоко в горах, вдали от ледяного дворца он охранял тайную библиотеку, о которой знала лишь королевская семья. Убежище, в котором наше племя собирало каждую крупицу знаний о дракомантии, порой вырывая новые таинства своими когтями из лап судьбы. Столь много было сокрыто в тех горах. Мудрость, накопленная веками. Строки чарующих речей, сложенные причудливыми образами, с обширными пояснениями к каждому слову. Рассуждения о том, что именно мысли, эмоции и тайные желания формируют закладываемую в дракомантию силу. Знания о том, как творить своими силами чудеса, не используя никаких предметов. Секреты души… Сколь многое было найдено, и сколь многое было потеряно. Это были знания, передаваемые из одного поколения в другое, бережно охраняемые и дополняемые. И два драконёнка с головой погрузились в них под пристальным надзором своего деда, уже отдавшего свой дар племени. Он был строг и требователен, он не прощал ошибки, заставлял искать и разбираться в каждой вспыхивающей в голове мысли. Он учил их, порой позволяя сотворить нечто необычное, вместе с этим заставляя всматриваться в собственную душу и прислушиваться к ощущению поднимающегося по когтям холода.
Вновь Мастер умолкает, переводя дыхание и опуская свой взгляд на сокрытые латными перчатками ладони, то сжимая их, то разжимая. Интересно, дальше он скажет, что брат был лучше него и в этом? А потом окажется, что Мастера сожгла изнутри гордость и он наделал ошибок в порыве зависти к чужому таланту?
— Вновь текли годы. Отгремела новая война с земляным племенем. — Взгляд ледяного поднимается на нас, и в его глазах мне видится грустная насмешка. — В те года ваше племя было главной и единственной угрозой для спокойной жизни королевств. Вы слишком быстро плодились, выжирая всю доступную вам добычу. Голод толкал вас пожирать слабых во имя сохранения сильных. Ваши королевы не могли ничего с этим поделать, как бы они не старались усмирить дикую природу своих подданных. Хотя таких обычно пожирали первыми, возводя на трон сильных, яростных, бешенных королев, способных лично повести оголодавшие полчища на чужие земли. Небесные и песчаные сплотились против вашей угрозы, морские боялись даже показаться на суше. Радужные сокрылись в своих лесах, не подпуская к ним ни одного земляного и ведя вечный дозор вдоль границ леса. Ледяные же, вместе с ночными, следили, готовые в любой момент вмешаться. Голод, жажда тёплой плоти несколько раз за век выгоняла вас из болота, и вы проносились разоряющей всё на своём пути грязной волной по небесам и земле. Всегда отбрасываемые назад, но никогда не побеждённые. Во всесжигающей ярости ко всему живому природа перековывала вас. Вы были крупнее, сильнее. Огонь почти не мог навредить вашей чешуе, а раны, оставленные копьями и когтями, заживали за недели. После каждой войны вторгаться вглубь болот ваших земель, где скрывались утолившие свой голод воины, не решались даже объединённые силы небесных и песчаных. Слишком это было… самоубийственно.
Я вздрагиваю всем телом, слушая это небольшое отступление, пока ледяной дракон молча пристально наблюдает за нами, давая всё обдумать.
Конечно, то, о чём он говорит, звучит логично — всё-таки когда драконицы других племён редко откладывают больше трёх яиц за раз, то среди земляных спокойно можно найти гнёзда и по восемь детёнышей. И с такой скоростью размножения лишь вопрос времени, когда пищи перестанет хватать на всех. Но почему тогда я нигде не находила упоминаний о повторениях подобных войн? Наоборот, жизнь в болотах даже по-своему спокойная, размеренная. Никто не пытается тебя сожрать, кроме особо крупных комаров.
— Сытость, да? — тяжело вздыхает ледяной дракон. — Она сделала вас ленивыми и глупыми, позволила слабым разбавить густую кровь. Но в тоже время она привнесла в сердце вашего племени покой.
— Но… — неуверенно бубню я.
— Не беспокойся, этот дракон даст ответ на вопрос, почему вы изменились. Но чуть позже. Сейчас же он вернётся к истории, от которой отвлёкся. — Мастер слегка встряхнул своими крыльями по бокам, будто отгоняя часть нахлынувших на него воспоминаний, и продолжил: — Этот дракон учился вместе с братом. Общался с ним по ночам, рассуждая о собственном даре. Они смеялись, веселились в снегу, пока их не видел ворчливый старик. Именно его брат создал с помощью дракомантии этот музыкальный инструмент, и именно он научил этого дракона на нём играть, игнорируя вопросы о том, откуда он это узнал. Пока однажды, в ночь, когда на небе было две луны, старший всё-таки не решился рассказать нечто, навсегда потрясшее этого дракона. Он рассказывал о воришках. — Тут Мастер прервался, опустив на меня свой пристальный взгляд. И я уже поняла, что он хочет мне сказать. Всё ведь к этому и шло? — И о другом мире, где-то там, меж звёзд. — Он вскинул голову к потолку, будто видел эти миллионы огней на нём, а затем вновь обратился к нам. — Заворожено этот дракон слушал о великой войне, где железные звери изрыгали взрывающийся огонь. Слушал истории о крови и жестокости, о доблести и отваге. О любви и потере. О победе и возвращении домой. О смерти. Старший брат сказал, что он не знает, был ли то сон, или же он и правда был самкой воришки. Он говорил, что забыл многие ужасы и картины. Морды тех, кого он, или она, звал друзьями, будто были сокрыты за туманом. Их имена сгинули во тьме, оставив после себя лишь дыры в его разуме и вопросы, на которые он боялся искать ответы.