Глаза уловили высоко поднявшуюся пыль. Отряд, готовый уже отъезжать назад, замер. Замер в ожидании чего-то необъяснимо ужасного. Словно воздух разрезался от стука копыт в предвестии новостей. Не самых лучших новостей. На лошади был совсем молодой парень. Он жадно хватал ртом воздух. Казалось, ещё немного и упадёт без чувств. Обернувшись, Гарднер смерила взглядом Аккермана. Она не знала, почему так сделала и в целом не придавала значение своим действием. Её испуганные глаза встретились с его холодными. Девушка ощутила толчок поднявшегося ветра. Вернувшись к прибывшему разведчику, Анна ещё больше впала в ступор. Тот согнулся, жутко кашляя, наглотавшись грязи по дороге.
– Что такое? – Ханджи вышла вперёд.
– Он.. она, она.. – его почти рвало.
– Живее, – Аккерман встал возле Гарднер, только и делая, что презрительно осматривая развернувшеюся сцену.
– Мед.. сестра сказала, что она не дышит и я..
– Кто? – девушка дернулась вперёд, но встретила преграду в виде мужской руки, – отвечай же!
– Ребенок. Она..
И дальше Анна уже не слушала. С близстоящей церкви раздался звон колоколов, искажаясь, проходя через ушные перепонки с глухим скрипом. Улица опустела также быстро, как и её глаза.
Глава 5. Бифуркация
POV Анна
Вы знаете, что такое корчиться от боли собственного вздоха? Каково это, когда горло жжет от каждого глотка воздуха? Когда скулы сводит в попытке сдержать сумасшедший крик и вместе с тем уже почти неконтролируемую истерику? Я знаю. И я была бы признательна, будь это чьей-то злой шуткой.
Вы знаете, каково это - бежать так быстро, что воздух проходит через глотку с мерзким скрипом, не успевая прогоняться в крови. Какого это - слышать только собственное глухо стучащее сердце и вместе с тем желать, чтобы оно, наконец, остановилось. Я будто врезалась в стену. Бетонную стену, усыпанную мелкими острыми иглами. Я проиграла. Проиграла этой жизни во всём. Я осталась посмешищем. Той, с кем можно только играть, с судьбой которой можно развлекаться. Если жизнь не добивает меня физически, я умру внутри. Уже мертва.
Мышцы лица резко опустились вниз. Деревянные ноги вели машинально. Туда, куда не хотелось даже смотреть. Туда, куда я давно хотела попасть. Туда, куда теперь не хочу возвращаться. Это место - кладбище. Жаль, пока не моего тела. Я зашла в корпус. Я не знала, есть ли кто-то рядом, есть ли сбоку, есть ли впереди или сзади. Мне плевать. Плевать на весь этот мир. Пусть он, к чертовым титанам, иссохнет, будет сожжен до тла. Пусть каждый в этой вселенной почувствует боль. Пусть каждый заплатит ту цену, которую приходится платить мне.
– А..н..
– Га...р
Анна Гарднер - девушка, жизнь которой привела только к одному - желанию скорее умереть. Я открыла белую дверь, оказавшись в таком же белом пространстве. Чистейшие стены, потолок, мебель слепили глаза. Наткнувшись на утонувшую в ужасе девушку, я перестала дышать. Прямо. Ещё чуть-чуть. Грудь завопила. Залилась кровью. Задохнулась. Сжалась. Сгнила, потянув сердце за собой вниз. Каждый шаг отражался в голове, каждая попытка вдохнуть была прервана чем-то плотно вставшим в горле.
Оседая на пол.. я взяла её за руку. Взяла за руку дочь. Мёртвую дочь. Родители не должны хоронить своих детей. Так быть не должно. Существует ли праведность в этом мире? Если да, то явно не по отношению ко мне. Истерика отступила назад. Чувство, что Николь просто спит, гулко ударило в голову. Она же просто спит.. она спит. Не бывает такого, что дети умирают раньше. Это же.. не... правильно?
– Эй, – я просмеялась, истерически подрагивая, – солнышко, просыпайся. Мама рядом, мама пришла.
Я гладила её по чёрным длинным волосам. Так, как всегда делала дома. Перед завтраком.
– Я сделаю тебе твой любимый чай, слышишь? Зайка, уже поздно, нельзя так долго спать, ты же знаешь, – моя рука тряслась всё сильнее, касаясь детской щеки.
Только я опустила взгляд на её губы. Синие. Холодные. Мертвенно тёмные. Засохшие. Как осознание ударило в голову. Она мертва. Я держу за руку мёртвую дочь. И она меня не слышит. Она не встанет. Она не пойдёт завтракать. Не встанет... Она не назовёт меня мамой, не заплачет, не станет больше смеяться. Она не спросит, когда мы ещё пойдём на рынок за фруктами, не будет ждать в гости Ханджи. Её нет. Она больше никогда не заговорит. Больше никогда не откроет глаза.
Я закричала.
По звериному. Задыхаясь. В попытке исправить, оживить, сделать то, что не смогли сделать врачи. Опустив голову, продолжала горько плакать, убиваясь в истерике. Единственное, что мне сейчас хотелось, - пойти броситься с крыши. Пойти умереть. Пойти догнать её везде. Везде, где бы она не была. Я бы спасла её, я была бы рядом, даже если самым близким будет смерть.