Это было против всех правил Рыжова по отношению к богопочитанию и к обязанностям высшего быть примером для низших, - и благочестивый дух его всколебался и поднялся на высоту невероятную.
Рыжов все шел следом за губернатором, и по мере того, как Ланской приближался к солее (*20), Рыжов все больше и больше сокращал расстояние между ним и собою и вдруг неожиданно схватил его за руку и громко произнес:
- Раб божий Сергий! входи во храм господень не надменно, а смиренно, представляя себя самым большим грешником, - вот как!
С этим он положил губернатору руку на спину и, степенно нагнув его в полный поклон, снова отпустил и стал навытяжку.
12
Очевидец, передававший эту анекдотическую историю о солигаличском антике, ничего не говорил, как принял это бывший в храме народ и начальство. Известно только, что никто не имел отваги, чтобы заступиться за нагнутого губернатора и остановить бестрепетную руку Рыжова, но о Ланском сообщают нечто подробнее. Сергей Степанович не подал ни малейшего повода к продолжению беспорядка, а, напротив, "сменил свою горделивую надменность умным самообладанием". Он не оборвал Александра Афанасьевича и даже не сказал ему ни слова, но перекрестился и, оборотясь, поклонился всему народу, а затем скоро вышел и отправился на приготовленную ему квартиру.
Здесь Ланской принял чиновников - коронных и выборных и тех из них, которые ему показались достойными большего доверия, расспросил о Рыжове: что это за человек и каким образом он терпится в обществе.
- Это наш квартальный Рыжов, - отвечал ему голова.
- Что же он... вероятно, в помешательстве?
- Никак нет: просто всегда _такой_.
- Так зачем же держать _такого_ на службе?
- Он по службе хорош.
- Дерзок.
- Самый смирный: на шею ему старший сядь, - рассудит: "поэтому везть надо" - и повезет, но только он много в Библии начитавшись и через то расстроен.
- Вы говорите несообразное: Библия книга божественная.
- Это точно так, только ее не всякому честь пристойно: в иночестве от нее страсть мечется, а у мирских людей ум мешается.
- Какие пустяки! - возразил Ланской и продолжал расспрашивать:
- А как он насчет взяток: умерен ли?
- Помилуйте, - говорит голова, - он совсем ничего не берет...
Губернатор еще больше не поверил.
- Этому, - говорит, - я уже ни за что не поверю.
- Нет; действительно не берет.
- А как же, - говорит, - он какими средствами живет?
- Живет на жалованье.
- Вы вздор мне рассказываете: такого человека во всей России нет.
- Точно, - отвечает, - нет; но у нас такой объявился.
- А сколько ему жалованья положено?
- В месяц десять рублей.
- Ведь на это, - говорит, - овцу прокормить нельзя.
- Действительно, - говорит, - мудрено жить - только он живет.
- Отчего же так всем нельзя, а он обходится?
- Библии начитался.
- Хорошо, "Библии начитался", а что же он ест?
- Хлеб да воду.
И тут голова и рассказал о Рыжове, каков он во всех делах своих.
- Так это совсем удивительный человек! - воскликнул Ланской и велел позвать к себе Рыжова.
Александр Афанасьевич явился и стал у притолки, иже по подчинению.
- Откуда вы родом? - спросил его Ланской.
- Здесь, на Нижней улице родился, - отвечал Рыжов.
- А где воспитывались?
- Не имел воспитания... у матери рос, а матушка пироги пекла.
- Учились где-нибудь?
- У дьячка.
- Исповедания какого?
- Христианин.
- У вас очень странные поступки.
- Не замечаю: всякому то кажется странно, что самому не свойственно.
Ланской подумал, что это вызывающий, дерзкий намек, и, строго взглянув на Рыжова, резко спросил:
- Не держитесь ли вы какой-нибудь секты?
- Здесь нет секты: я в собор хожу.
- Исповедуетесь?
- Богу при протопопе каюсь.
- Семья у вас есть?
- Есть жена с сыном.
- Жалованье малое получаете?
Никогда не смеявшийся Рыжов улыбнулся.
- Беру, - говорит, - в месяц десять рублей, а не знаю: как это - много или мало.
- Это не много.
- Доложите государю, что для лукавого раба это мало.
- А для верного?
- Достаточно.
- Вы, говорят, никакими статьями не пользуетесь?
Рыжов посмотрел и промолчал.
- Скажите по совести: быть ли это может так?
- А отчего же не может быть?
- Очень малые средства.
- Если иметь великое обуздание, то и с малыми средствами обойтись можно.
- Но зачем вы не проситесь на другую должность?
- А кто же эту занимать станет?
- Кто-нибудь другой.
- Разве он лучше меня справит?
Теперь Ланской улыбнулся: квартальный совсем заинтересовал его не чуждую теплоты душу.
- Послушайте, - сказал он, - вы чудак; я вас прошу сесть.
Рыжов сел vis-a-vis [напротив (франц.)] с "надменным".
- Вы, говорят, знаток Библии?
- Читаю, сколько время позволяет, и вам советую.
- Хорошо; но... могу ли я вас уверить, что вы можете со мною говорить совсем откровенно и по справедливости?
- Ложь заповедью запрещена - я лгать не стану.
- Хорошо. Уважаете ли вы власти?
- Не уважаю.
- За что?
- Ленивы, алчны и пред престолом криводушны, - отвечал Рыжов.
- Да, вы откровенны. Благодарю. Вы тоже пророчествуете?
- Нет; а по Библии вывожу, что ясно следует.
- Можете ли вы мне показать хоть один ваш вывод?
Рыжов отвечал, что может, - и сейчас же принес целый оберток бумаги с надписью "Однодум".
- Что тут есть пророчественного о прошлом и сбывшемся? - спросил Ланской.
Квартальный перемахнул знакомые страницы и прочитал: "Государыня в переписке с Вольтером назвала его вторым Златоустом. За сие несообразное сравнение жизнь нашей монархини не будет иметь спокойного конца".
На отлинеенном поле против этого места отмечено: "Исполнилось при огорчительном сватовстве Павла Петровича" (*21).
- Покажите еще что-нибудь.
Рыжов опять заметал страницы и указал новое место, которое все заключалось в следующем: "Издан указ о попенном сборе (*22). Отныне хлад бедных хижин усилится. Надо ожидать особенного наказания". И на поле опять отметка: "Исполнилось, - зри страницу такую-то", а на той странице запись о кончине юной дочери императора Александра Первого с отметкою: "Сие последовало за назначение налога на лес".