Представлявшие полный спектр портновского искусства — от костюмов фирмы «Брукс бразерз» до «секонд-хенда» — молодые люди и вели себя по-разному: одни демонстрировали нетерпение или испуг, другие — скуку или даже беспомощность. Некоторые из новоявленных студентов проделали путь в тысячи миль, а кто-то — всего в пару кварталов. Но каждый из них понимал: им предстоит совершить величайшее путешествие всей своей жизни, и оно начинается здесь и сейчас.
Сын президента Либерии, Шадрах Тубман, прилетел из Монровии через Париж в нью-йоркский аэропорт Айдлуайлд [1], откуда его на посольском лимузине доставили в Бостон.
Джон Д. Рокфеллер IV скромно, без претензий, приехал поездом, идущим из Манхэттена, зато от Южного вокзала до Гарвардского двора он гордо прикатил на такси.
Принц Ага-хан, очевидно, возник просто ниоткуда. (Ходили слухи, будто он прилетел не то на ковре-самолете, не то на личном реактивном самолете.) Как бы там ни было, он, как все прочие смертные, тоже стоял в общей очереди, ожидая зачисления.
Эти первокурсники стали звездами еще до своего прибытия сюда. Едва родившись на свет, они сразу же привлекли к себе всеобщее внимание.
Но в тот день ранней осенью 1954 года более тысячи других комет ожидали своего звездного часа, чтобы когда-нибудь ярко вспыхнуть на небосводе, прорвавшись сквозь мглу безвестности.
Среди них — Дэниел Росси, Джейсон Гилберт, Теодор Ламброс и Эндрю Элиот. Они — и еще пятый, который пока был далеко отсюда, — и есть герои нашей истории.
Прекрасны трели соловья — дан дар ему небесный,
Петь на рассвете, скрывшись в веточках ольхи;
Я в дом его принес — как был, в гнезде прелестном;
Поет он песнь свою, но радости уж нет в нем,
Ведь я не прихватил с собой ни неба, ни реки.
Ральф Уолдо Эмерсон, выпуск 1821 годаС самого раннего детства Дэнни Росси был одержим единственным и отчаянным стремлением — угодить своему отцу.
И мучим единственным кошмаром — что это у него никогда не получится.
Поначалу он верил, что равнодушие доктора Росси к своему младшему сыну имеет какие-то законные основания. В самом деле Дэнни был всего-навсего хлипким и невзрачным братиком самого крепкого и мощного защитника за всю историю округа Ориндж, штат Калифорния. И пока Фрэнк Росси, душа школьных скаутов, неутомимо набирал очки для своей команды, папочка так неистово болел за старшего сына, что на младшего отпрыска его уже не хватало.
А то, что Дэнни получал хорошие отметки — в отличие от Фрэнка, который учился откровенно плохо, — совершенно не производило на отца никакого впечатления. Ведь старший сын имел рост под два метра (он был на голову выше Дэнни), и лишь при одном его появлении на поле весь стадион вскакивал со своих мест, горячо приветствуя могучего атлета.
Но чем мог маленький рыжий очкарик Дэнни заслужить подобные аплодисменты? Он был — так, во всяком случае, постоянно твердила его мать — одаренным пианистом. Почти вундеркиндом. Обычно большинство родителей гордятся такими детьми. Однако доктор Росси ни разу не удосужился прийти на концерт младшего сына и послушать, как он играет.
Понятно, что Дэнни мучился приступами зависти. И обида постепенно перерастала в ненависть. «Ну что ты все молишься на Фрэнка, папа! Я же тоже личность. Вот увидишь, рано или поздно ты все-таки заметишь меня».
А потом, в 1950 году, Фрэнка, ставшего летчиком-истребителем, сбили в небе над Кореей. Теперь вместо зависти, которую Дэнни до сих пор тщательно скрывал от всех, он ощутил боль утраты, которая переросла в чувство вины. Ему казалось, будто и на нем лежит ответственность за то, что случилось. Словно он желал смерти своему брату.
Имя Фрэнка присвоили школьному стадиону, и на торжественной церемонии, посвященной этому событию, отец безудержно рыдал. Смотреть на страдания человека, которого Дэнни ценил превыше всех, было мучительно. И он дал себе слово, что станет для него утешением. Но чем же он мог порадовать отца?
Едва заслышав, как Дэнни упражняется на пианино, Артур Росси раздражался и выходил из себя. Ведь и без того работа дантиста с раннего утра и до позднего вечера проходит под аккомпанемент жужжащей бормашины. Поэтому он распорядился построить в подвале дома студию и выложить ее пробковыми плитами — специально для сына, оставшегося у него в единственном числе.
Дэнни воспринял этот жест вовсе не как проявление заботы и щедрости со стороны родителя: ему казалось, будто отцу просто захотелось избавиться от необходимости не только видеть младшего сына, но и слышать его.