Отвечу, потому что нет ничего такого, о чём вы сейчас, возможно, подумали... Просто - привычка! Привычка, которая переродилась в эгоизм. Понимаете, она секретаршей работала у меня ещё во времена войны...
«Ого!» - быстро прикинул Федька, - «Как для своего возраста, она выглядит очень молодо!»
- Лаборатория у нас была маленькая, о применении пластмасс ещё только смутно мечталось... Понятное дело, средств на исследования, которые не обещали немедленного практического использования, тогда не хватало. Но исследования велись... Для нас, как и для всех, это были самые трудные годы... С тех пор Полина Никоновна - у меня постоянный секретарь... И когда вдруг встал вопрос о её отъезде, я даже представить не мог, более того - мысли не допускал, чтобы у меня секретарствовал кто-то другой. С этого и началось... Жаль Бориса... Как его теперь там встретят?
Раздел последний
Психология преступления
Жаль Бориса...
Как его теперь там встретят?
- Думаю, встретят злым и нетихим словом, - сказал редактор.
- В том-то и дело, - подхватил директор, - А ещё вы ославите его в газете. Пятно на всю жизнь. Поэтому я и прошу, если возможно...
- К сожалению, невозможно.
- Но почему?
- Что ж, не буду от вас скрывать. Первое: из новостройки, из которой сбежал Крамар, в редакцию одной из центральных газет пришло письмо...
- Понятно, - остановил редактора Валерий Степанович, - «Второго» не надо. Вполне достаточно «первого»...
Он поднялся, взял портфель.
- Я тут наболтал вам лишнего... Простите! Всего хорошего. - Помолчал и добавил: - Всего хорошего, на которое я всё-таки надеюсь...
И он исчез за дверью, чтобы никогда больше в редакции не появляться. Олег Игоревич нажал кнопку вызова. Сразу появилась Лидочка.
«Как в пьесе», - подумал Федька, - «одни выходят, другие заходят...»
- Лида, - сказал Олег Игоревич, - у вас ещё не перегорела электрокофеварка?
- Работает, как новая.
- Тогда сварите нам, пожалуйста, по чашечке кофе, крепкого.
- Хорошо.
Олег Игоревич выдвинул ящик и начал по одной выставлять на стол зажигалки, выстраивая их в длинную и ровную шеренгу.
- А вы, Фёдор, я вижу, растрогались... Чуть слезу не пустили... Чего это вы на меня козерогом смотрите? Думаете, что ваш редактор не только феодал, но ещё и палач с жестоким сердцем?
- Ничего я не думаю, - уклончиво сказал Федька.
- Плохо, очень и очень плохо... Думать, Фёдор, необходимо... Такая у нас работа, чтобы думать...
- Олег Игоревич, вы всегда что-то выдумываете обо мне, - сказал Федька, недовольно насупив брови... - Просто мне иногда даже перед ребятами неудобно... А я же вас уважаю!
- Ого! - обрадовался шеф. - Пошли скрытые угрозы! Ещё слово, и вы перестанете меня уважать, да и начнёте царапаться... А между прочим, я вас тоже уважаю, Фёдор. Уважаю за вашу энергию и настойчивость. Наверное, не ошибусь, когда скажу: из вас хороший журналист получится. Но это будет когда-нибудь, потому что сейчас вам ещё не хватает опыта и знания людей...
- Почему это не хватает? - проворчал Федька. - Разве не я нашёл Крамаря?
- Найти вы нашли, но что было потом? Сгоряча чуть не устроили здесь ссору, а Прохоренко именно этого и хотел. - Редактор подбросил в руке очередную зажигалку, - ему было бы выгодно (а послушный и молчаливый свидетель присутствовал), чтобы его в редакции оскорбили, и он имел основание написать жалобу. И вот тогда вместо того, чтобы делать дело, мы имели бы удовольствие - слоняться по инстанциям и объяснять, кто, кого и как оскорбил... А потом ни с того ни с сего вы расчувствовались. Ещё немного, и мне пришлось бы одалживать вам платочек...
Федька разозлился.
- А разве он врал?
- Он не врал, но и не сказал всей правды.
Вошла Лидочка с подносом в руках. На подносе парил кофейник и стояли две чашки.
- Пожалуйста, кофе...
- Спасибо, Лида.
Они снова остались вдвоём.
- Вернёмся к фактам, - сказал главред, наливая в чашки кофе, - к фактам, не менее упрямым, чем некоторые молодые газетчики. Начнём с Валерия Степановича. У меня сложилось впечатление, что он принадлежит к тому типу номенклатурных руководителей, которым кажется, будто им позволено всё. И у него когда-то выработалась привычка, противоречащая нормам нашей общественной жизни, привычка ныне устаревшая, как не долеченная болезнь: что он для критики - «неприкасаемое лицо»... Если бы он действительно переживал за судьбу Полины Никоновны, он бы просто по-человечески наперёд знал, что вот её сын заканчивает институт, будет работать... Со своими связями и положением он бы легко мог позаботиться, чтобы Борис получил назначение именно в его институт. Но он этого не сделал. Вывод может быть только один: не сделал, потому что не знал, а не знал, потому что не интересовался... А Полина Никоновна, видно, не из тех людей, которые обивают пороги со своими личными хлопотами. Жизнь приучила её полагаться на себя, на собственные возможности. Как секретарша, она опытная, тщательная, добросовестная. Она уже столько лет образцово ведёт все служебные дела Валерия Степановича. И что же? Он воспринимает это как должное, во всём полагается на неё, возможно, даже не интересуясь объемом её работы. И вдруг привычный ритм нарушен, неожиданно перед Полиной Никоновной встает дилемма: или работа, или сын. Помните, как он сказал: «Ничего для нее в жизни не существует, кроме работы. Ещё... сын». Валерий Степанович со свойственной ему решительностью эту дилемму объединяет в одну проблему: и работа, и сын. Но не в логическом варианте - мать едет с сыном, а в эгоистическом - мать остаётся на месте, а сын убегает под крылышко «всесильного» господина Валерия Степановича. Он воспользовался своим служебным положением и сознательно пошёл на нарушение трудового законодательства. Хотя директор хорошо знает - не может не знать - что такое новостройка в Восточной Сибири. Там не напечатаешь объявление: «Срочно требуется на работу». Потому что кому его читать? Медведям? А Борис, безусловно, не сбежал бы со своей первой в жизни работы, если бы не имел твёрдых гарантий.