Они и за чаем какое-то время еще говорили о предстоящей работе, уточняли детали. И сошлись на том, что Коля все же сначала сделает карандашный набросок и покажет его Викентию Викентьевичу.
— Я еще никогда столько книг не видел! — с нескрываемым восхищением сказал Коля. — Разве что в библиотеке.
— Если бы ты еще знал, какие книги! — поднял палец Николай Сергеевич. — Много таких, что не в каждой библиотеке сыщется.
— Вот бы почитать!
И опять столько детского простодушия было в Колином «вот бы…», что Вика не удержалась от улыбки.
Ел он неторопливо и как-то очень аккуратно. И чай прихлебывал небольшими глотками, без шума. На него было приятно смотреть.
— Можно еще чашку?
«Ну вот, засмотрелась! Самой бы надо предложить…»
— Конечно, конечно! — Вика с услужливой готовностью налила чаю. — Пожалуйста!
Принимая от нее чашку, Коля поднял голову, и они встретились взглядами — глаза в глаза. Продолжалось это, наверное, какое-то мгновение, но по рукам, по телу Вики словно ток пробежал. Словно через блюдце с чашкой между ними замкнулась электрическая цепь… Слава богу, Николай Сергеевич, кажется, ничего не заметил, а то стыд и срам…
Да и вообще, что это такое? Что за наваждение? Какую-то электрическую цепь придумала. Нет никакой цепи! Привел Николай Сергеевич парня-столяра, они сидят, пьют чай, и твое дело угощать их, вовремя подливать в чашки — вот и все. Через каких-нибудь десять — пятнадцать минут они уйдут. А потом позвонит от Боба Вадим, и вечер можно будет провести вместе… Успокойся. Возьми себя в руки… Кто-то ей сегодня уже говорил это. Кажется, Вадим. «Ты какая-то вздернутая. Успокойся…» Теперь вот самой себя приходится успокаивать.
— Когда приезжает Викентий Викентьевич? — намазывая хлеб маслом, спросил Николай Сергеевич.
Может, он все же что-то заметил и хочет отвлечь ее внимание на другое? А может, ей просто уже начинает мерещиться?..
Она ответила Николаю Сергеевичу то же самое, что давеча и Нине Васильевне: задерживается, но скоро должен быть.
— Как видишь, Коля, какое-то время на эскиз у тебя есть… А ты, Вика, напиши телефон, чтобы он мог позвонить и договориться с Викентием Викентьевичем о встрече… Спасибо за чай, за сахар!
— Очень вкусный чай! — поблагодарил-похвалил Вику и Коля.
— Колина мама тоже большая мастерица по чаю, так что такая похвала дорого стоит, — улыбаясь, заключил Николай Сергеевич. — Ну, нам пора.
Уже в прихожей Николай Сергеевич, как бы между прочим спросил, виделась ли Вика с Ниной Васильевной. Вика ответила, что виделась и они обо всем договорились.
— Вот и хорошо.
Коля все это время стоял у двери и с вниманием рассматривал что-то у Вики на платье.
Уж не пятно ли какое, будучи в гостях, посадила?
— Можно потрогать?
Вика не сразу сообразила, что речь идет о косе.
— Если интересно, почему же нельзя?
Коля бережно взял косу, потрогал, помял в пальцах, словно бы удостоверяясь в ее натуральности.
— Живые волосы! Ни перекисью, ничем не убитые. По нынешним временам — редкость. Красиво!
Дверь за гостями уже давно закрылась, а Вика все еще стояла недвижимо и сама не зная чему улыбалась. Когда Коля взял ее за косу, опять замкнулась та самая цепь и опять она испытала ощущение пробежавшего по ее телу тока. Что за чудеса?
Но на этот раз корить и стыдить себя почему-то не хотелось…
ГЛАВА XXII
ВЕЙМАР И ЕГО ОКРЕСТНОСТИ
…Весенний бал во дворце герцога был в самом разгаре. Давался он не в чинных зимних залах, а на воздухе, в замкнутом со всех сторон дворе герцогского замка, и потому был особенно оживленным и многолюдным. Гавоты, мазурки, полонезы рекой лились из медных глоток оркестра, музыкой пронизан был, казалось, сам воздух этого праздничного людского столпотворения.
Рядом с герцогом и его супругой, на возвышении, сидел молодой, с высоким лбом мудреца министр и тайный советник двора. Он сидел в низком кресле и отстраненно, словно бы из дальней дали, глядел на проносящиеся мимо разодетые пары, на все это будто бы праздничное, заряженное весельем, а на самом деле просто праздное, суетное людское коловращение. Министр по совместительству был еще директором и режиссером придворного театра, и как знать, может, и сейчас он, по привычке смотрел на происходящее перед ним как на театр, как на один из актов пьесы неизвестного автора, называемой человеческой комедией?!
Искрилось в бокалах шампанское, сверкали настоящие и фальшивые бриллианты на изящно полуодетых дамах, гремела, властвовала над всем и вся чудесная музыка. Она заполняла до краев огромный квадрат двора, давала ощущение полноты жизни, ощущение ее высокого смысла и значения.