— Ребята, на доске объявлений важный приказ ректора. Бегите читайте, покуда не сняли!
Скучающих однокурсников как ветром выдуло из аудитории.
Маша, глядя на Дементия ничего не понимающими глазами, тоже сделала движение бежать со всеми, но Дементий не выпустил ее руки из своей.
— Маша, ура, меня оставили!.. Можно я тебя на радостях поцелую?
Маша просияла лицом, заулыбалась — сначала радостно-открыто, потом, словно бы спохватившись, сдержанно-лукаво.
— Ну, если ты теперь полноправный студент, как тут откажешь.
Дементий коротко дотронулся губами до ее смеющихся губ и опять как у доски приказов, подпрыгнул на месте.
— Если бы ты знала, как я тебе благодарен за Абрамцево! Я тебя, Маша, за Абрамцево… люблю.
Маша тихонько засмеялась.
— Я-то думала, что и сама по себе, без прекрасного Подмосковья, чего-то стою.
— Я не так сказал… — смешался Дементий. — Я хотел сказать…
— У тебя еще будет время и возможность сказать, как хотел, — Маша разом посерьезнела, — а сейчас — слышишь? — звонок.
— Ну, я побежал.
— Далеко ли?
— Николаю Сергеевичу сказать «спасибо».
— Ты же его так или иначе сегодня увидишь.
— Надо сейчас. Не ему — мне надо… Дождись меня в институте, я через час вернусь.
Дементий видел по лицу Маши, что она так и не поняла, почему ему надо именно сейчас увидеть Николая Сергеевича, но объяснять было некогда: сокурсники уже валом валили в аудиторию, того гляди, столкнешься в дверях с преподавателем.
Он не стал брать куртку с вешалки, а как был в пиджаке поверх свитера, так и выскочил в институтский скверик, а оттуда на улицу.
Троллейбус будто его и поджидал: едва Дементий запрыгнул на площадку — тут же тронулся.
Погода в последнее время держалась устойчиво пасмурная. Солнце и нынче не показывалось. Но сидевшему у окна Дементию нынешний день и без солнышка виделся светлым и радостным. И люди, которые сидели и стояли в троллейбусе, были все сплошь милыми, симпатичными, хотелось каждому из них сделать или хотя бы сказать что-то хорошее, чтобы им стало тоже светло и радостно. Чтобы и вон та седенькая, похоже чем-то расстроенная старушка, и сидящий с нею рядом деловито озабоченный дядя с кожаной папкой в руках улыбнулись друг другу. И у круглолицей конопатой девчонки, которая внимательно изучает оторванный билет, — пусть номер билета будет счастливым…
А какие большие и хорошие письма он завтра же напишет братчанам — и ребятам, и голубоглазой Зойке!.. Впрочем, Зойке большое и хорошее вряд ли получится. Что он ей напишет: голубые глаза хороши, а теперь полюбилися карие?..
Вот он и доехал. Остается немного пробежать вперед и повернуть за угол.
Николай Сергеевич иногда работает дома. Хорошо бы застать его!
Видно, уж день нынче такой, с утра везучий. Мало того, что Николай Сергеевич дома, он сам и дверь открывает.
— Что случилось, Дема? — спросил он удивленно, с тревогой в голосе.
Должно быть, его удивил и встревожил и неурочный приход Дементия, и его всклокоченный, запыхавшийся вид.
— Случилось, случилось, дядя Коля! — Дементий обхватил Николая Сергеевича за плечи и ткнулся лбом куда-то в подбородок. — Спасибо!.. Строгий выговор…
На шум в прихожую вышла из кухни Нина Васильевна.
— Что за выговор? — конечно же поинтересовалась она. — За что и кому?
— Нина Васильевна, можно я и вас на радостях обниму?
Хозяйку дома явно смутили слова Дементия. Она — вот уж никто не ожидал! — зарделась, застеснялась.
— Какая же радость, если сам говоришь — строгий выговор?!
Нина Васильевна продолжала спрашивать и в то же время сама торопливо вытирала о фартук то ли в муке, то ли еще в чем испачканные руки.
Дементий шагнул к ней поближе, взял за полные мягкие руки повыше локтей и неумело громко чмокнул в щеку. Румянец залил ее лицо еще гуще.
Николай Сергеевич ни о чем не расспрашивал, ему и так было все понятно, Нине Васильевне же пришлось объяснять.
— Была тут у нас одна дискуссия… — начал Дементий.
— И один студент, — пришел к нему на выручку Николай Сергеевич, — доказывая свою правоту, размахался руками…
— Размахался и то ли нечаянно, то ли чаянно… задел своего оппонента.
— Тот — в бутылку. И парня, при нынешних строгостях, могли попросить из института.
— А дали только выговор! Как тут не радоваться?!
Слушая эту на ходу сочиняемую басню, Нина Васильевна переменно переводила взгляд с одного рассказчика на другого, и видно было по ее глазам, что она не очень-то верит сказанному, а может, даже и подозревает, что «один студент» перед нею сейчас и стоит.