— Не слишком ли много в диссертации цитат из первоисточников, особенно иностранных? Ведь цитата — это чужая подпорка собственной мысли. Но если мысль сама по себе достаточно интересна и серьезна, если она хорошо обосновывается — зачем ей какие-то еще подпорки?
На этот вопрос Викентия Викентьевича молодой человек ответил более пространно. Он сказал, что поскольку ему, к примеру, в главе о славянофилах требовалось доказать отсталость России, то как же тут было не процитировать записки иностранных путешественников, побывавших в нашей стране?
— Требовалось доказать, говорите? — переспросил Викентий Викентьевич. — Интересно знать, кто это от вас требовал? Научный руководитель?
Аспирант смешался, и только теперь Викентий Викентьевич увидел перед собой не бесстрастного супермена, а живого, выбитого из привычной колеи, а потому несколько раздосадованного человека.
— Я, наверное, неточно выразился, — не очень уверенно стал оправдываться соискатель. — Я просто хотел сказать, что в записках иностранцев о России много объективных и убедительных доказательств…
— Все же — доказательств?
— Я опять не так сформулировал свою мысль, — аспирант разволновался, на лице проступили розовые пятна. — Лучше сказать не доказательств, а свидетельств.
— Хрен редьки не слаще! И непонятно, почему вы обходите молчанием отечественные источники, а записки иностранцев, многие из которых были обыкновенными шпионами, считаете объективными и убедительными? Какая там объективность, если они смотрели на нас как на дикарей, поскольку сами имели университетские образования, а у нас, как вы сами пишете, никаких университетов и в помине не было.
— А что, разве это не так?
— Так-то так, но вопрос — почему? По какой причине?
— Так ясно же: по причине отсталости России.
— У нас получается что-то вроде сказочки про белого бычка…
Пришлось напомнить молодому человеку о том, что Киевская Русь не считалась отсталой среди других европейских государств и что лишь в злосчастное, по выражению Герцена, время, длившееся около двух столетий, она дала обогнать себя Европе.
— А теперь вернемся к свидетельствам, как вы их называете, путешественников… Чего только не писали о нас чужеземцы, какой только напраслины на нас не возводили! Но что с них взять, особенно с тех, что были недоброжелательно, а то и просто враждебно настроены против России и ее народа. Но вы-то, вы-то не чужеземец, для вас Россия — родина, родная мать, и куда бы естественней было, если бы вы стали на ее защиту, а не выискивали доказательства или свидетельства, которые ее всячески унижают… С аспиранта окончательно сошла маска невозмутимого всезнающего супермена, он уже не торопился возразить Викентию Викентьевичу заученной расхожей формулой или цитатой из учебника, он уже слушал и внимал, внимал без позы «я — весь внимание» и, кажется, что-то понимал, а если и не понимал, то старался понять.
— Заслуга славянофилов как раз в том и состоит, — продолжал Викентий Викентьевич, — что они едва ли не первыми восстали против рабского преклонения перед чужеземным и заговорили об уважении к своему собственному, национальному… Вы же, что называется, прямо с порога обрушиваете на них свой обличительный пафос, упрекаете во всевозможных грехах и под конец чуть ли не в лагерь реакционеров их записываете.
— Но разве их взгляды не примыкают к идеологии защитников так называемой официальной народности, на знамени которых было начертано: самодержавие, православие, народность?
«Было начертано… — поморщился Викентий Викентьевич. — Будто по книге читает…»
— Как вам хочется, однако, обязательно их дегтем вымазать… Славянофильское течение, как известно, было неоднородным, и у вас нет никаких оснований ставить на одну доску — хотя это кое-кем и по сей день зачем-то делается — главных апостолов славянофильства — Хомякова, Ивана Киреевского, братьев Аксаковых, к примеру, с Погодиным и Шевыревым, которые действительно «примыкали» к защитникам официального «триединства». Нужны доказательства? Пожалуйста!
Викентий Викентьевич встал с кресла, взял с полки нужные книги.
— С чего начнем? — он раскрыл небольшой томик в полукоже. — Да вот хотя бы… «Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью. Правительство, а с ним и верхние классы, отдалились от народа и стали ему чужими…» Как это на ваш просвещенный слух звучит — реакционно или, наоборот, революционно? Хвала это самодержавию или хула? Между тем слова эти сказаны не в узком кругу друзей, не на собрании подпольного кружка. Слова — из «Записки» Константина Аксакова, поданной самому царю…