— Но с кулаками, с кулаками-то он зачем полез?
— А ему ничего другого не оставалось. На его мирное «отпустите парнишку» вы как ответили? То-то!.. Видишь ли, ты все стараешься свести к драке, и у тебя даже так получается, что этот парень на вас первым с кулаками полез — смотри-ка, какой задира, какой бандюга! А ты думай о другом. Думай, что было первопричиной, и что вы отстаивали в этой драке? Право четырех сильных парней издеваться над школьником?.. И мы еще ничего не говорили про нож…
— Нож — случайность. Он мог быть, мог и не быть. Как раз у моих знакомых — это уж точно — ножей не водится. Ты же знаешь: тот парень не из нашей компании.
— Это мало что меняет. Парень-то со стороны, а смотри, как он хорошо вписался в вашу компанию!.. Хоть кто-нибудь из вас его одернул во время этой увеселительной прогулки? Ничего похожего!
— Мы ничего не знали про нож. Он мог быть и не быть…
— Хорошо. Нож — случайность. Хочешь — совсем его исключим из разговора. И что же остается без него? А остается — шоферу не заплатили два семьдесят — велики ли деньги! — да с мальчуганом шутку выкинули, пусть бы даже и кепку сняли, она тоже небось не дороже двух рублей семи десяти копеек стоит… Остается два случая мелкого хулиганства, как это у нас принято писать в милицейских протоколах, так, что ли?
— И так, и не так.
— Вот теперь-то, я вижу, ты действительно начинаешь что-то понимать… Не так. Не так! Какое это мелкое хулиганство, когда и в том, и в другом случае совершено страшное преступление — злонамеренно, с заранее обдуманным умыслом было унижено человеческое достоинство! То самое, которое порядочные люди ценят ничуть не дешевле самой жизни…
Потянуло сквозняком, приоткрытая дверь кабинета пошла, пошла дальше, распахнулась настежь, и тут же громко хлопнула входная. Должно быть, это Вадим вернулся из магазина.
Да, Вадима не было в кабинете. Просто Николаю Сергеевичу очень хотелось, чтобы он, уведенный матерью, вернулся. И как радостно дрогнуло его сердце, когда дверь тихонько приоткрылась. Но нет, в нее никто не вошел. И Николаю Сергеевичу ничего не оставалось, как поговорить с Вадимом хотя бы мысленно. Все равно ни о чем другом думать сейчас он был не в состоянии.
И вот теперь, «выговорившись», чувствовал он себя уже не так тяжело и подавленно. Теперь он хоть знал, что сказать сыну, когда они вернутся к неоконченному разговору. А Николай Сергеевич хотел надеяться, что рано или поздно они вернутся. Не могут не вернуться. Потому что должны же они наконец понять друг друга. Чужие люди и то понимают. Так неужто сын не поймет своего отца?!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОРДИТЬСЯ СЛАВОЮ СВОИХ ПРЕДКОВ НЕ ТОЛЬКО МОЖНО, НО И ДОЛЖНО, НЕ УВАЖАТЬ ОНОЙ ЕСТЬ ПОСТЫДНОЕ МАЛОДУШИЕ.
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО ОГЛЯДЫВАЯСЬ, МЫ СМОТРИМ НА ПРОШЕДШЕЕ ВСЯКИЙ РАЗ ИНАЧЕ; ВСЯКИЙ РАЗ РАЗГЛЯДЫВАЕМ В НЕМ НОВУЮ СТОРОНУ, ВСЯКИЙ РАЗ ПРИБАВЛЯЕМ К РАЗУМЕНИЮ ЕГО ВЕСЬ ОПЫТ ПРОЙДЕННОГО ПУТИ.
ГЛАВА XII
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Вот он наконец тот день, который Дементий ждал столько лет!
Прорезая гул множества голосов, ударил звонок, возвещающий начало занятий… Правильнее бы сказать, наверное, прозвенел — все же не вечевой колокол. Но для Дементия этот звонок был именно ударом колокола: он как бы подводил черту, он обозначал новый рубеж в его жизни. Все, что по ту сторону черты — ожидание нынешнего дня, подготовка к нему. Теперь его земное существование исполнялось уже другим, более высоким смыслом: сегодня он вступил в Храм Науки и Искусства. Сегодня в этом Храме — первая, торжественная литургия.
Правда, никакой торжественности он не заметил, не ощутил. Просто кончилась толчея в вестибюле, опустели коридоры, студенты разошлись по своим аудиториям. Ну да и не обязательно, наверное, духовому оркестру играть — главное, чтобы в тебе самом звучала музыка…
Когда Дементий вошел в аудиторию своего курса, все самые удобные позиции оказались уже занятыми более предприимчивыми и предусмотрительными однокашниками. Оставались одни лишь, нелюбимые еще со школы, передние ряды. Несколько огорченный, он пошел было в третий у стенки ряд, приглядывая незанятое место, но вдруг передумал и как бы кому-то назло решительно сел на первый.
Вытащив из папки толстую тетрадь, а из кармана пиджака — шариковую ручку, Дементий покойно положил поверх тетради свои увесистые кулаки: он готов; можно начинать Учение.