Ну, вот ты мечтал увидеть музу — сразу две…
Это были преподавательницы французского и английского языка. Они немного посовещались между собой, затем улыбчивая француженка сказала, что ее будущие ученики остаются в этой аудитории, а желающие заниматься английским пусть встанут и с ее коллегой пойдут в соседнюю.
В школе Дементий учил немецкий, так что сейчас ему было глубоко безразлично, какой язык выбрать, поскольку о немецком речи не было. Он загадал: пойдет Маша с англичанкой — и он пойдет, останется в своей (да, теперь уже, считай, «своей») аудитории — еще лучше: ходить никуда не надо. Да и как получится на новом месте, неизвестно — то ли вместе удастся сесть, то ли порознь…
Маша как сидела, так и осталась сидеть. Вот и прекрасно: языковая судьба Дементия решена — он будет знатоком французского.
Начала француженка с похвалы «своему» языку. Затем, чтобы студенты услышали его прекрасное звучание и сразу же, с первого урока, возлюбили, читала стихи французских поэтов.
Звучание было и воистину красивым, мягким, нежным, будто шло непрерывное объяснение в любви. Но без знания смысла слов даже оно, в конечном счете, утомляло. Звучит музыка — это одно; поется песня — уже хочется знать, о чем она; а когда звучит слово — тем более хочешь постигнуть смысл сказанного…
Постигнет ли когда-нибудь Дементий смысл этой чужой красивой речи?.. В школе, помнится, больших способностей в изучении языка он не обнаружил. Свой-то, родной, и то сдавал с грехом пополам…
— Вы только представьте, какое это наслаждение — читать в подлиннике Вийона, Флобера, Мопассана! — так закончила преподавательница свое похвальное слово французскому. — А вы будете читать!
И когда на перемене Дементий с Машей прохаживались по коридору, Маша спросила его:
— В школе учил и теперь решил дорваться до Мопассана в подлиннике?
— Ни то ни другое, — ответил Дементий и невесело усмехнулся. — Никогда мне не читать французов в подлиннике!
— Что за мрачные предсказания?! — Похоже, Маше хотелось считать такой ответ не более как шуткой. — Что за малодушие?
— Не малодушие, а трезвый взгляд на вещи… Каких-то особых способностей к языку у меня нет — раз…
— Будешь чуть больше других заниматься — и вся премудрость!
— Этого-то делать я как раз и не буду, — гнул свое Дементий.
— Не понимаю, — Маша даже приостановилась и в недоумении развела руками.
— А очень просто. Вряд ли на всем курсе найдется человек темнее меня. Мне столько надо узнать такого, что у вас, к примеру, уже давно в зубах навязло. Улавливаете?
— Не совсем. Какое все это имеет отношение к языку?
— Самое прямое. Господь бог на его изучение специального времени, увы, не прибавил. Надо укладываться в те же двадцать четыре часа. И мне всегда будет жалко тратить из них даже один час на язык.
«Может, зря я так-то разоткровенничался, — запоздало спохватился Дементий. — Зачем недоумком-то себя перед девчонкой выставлять — уж не думаешь ли, что так скорее ей понравишься?!»
Однако же спросить себя Дементий спросил, а никакой тревоги почему-то не ощутил. Он словно бы пребывал в твердой уверенности, что умная Маша поймет его правильно.
— Так как же? — спросила умная Маша.
— Что как? — не понял Дементий.
— Совсем не учить язык?
— Не учить нельзя могут из института выгнать. Буду учить, буду сдавать на троечки. Но ложиться костьми, чтобы читать в подлиннике Камю, — увольте. Я еще всего Достоевского в подлиннике не знаю, я еще его «Дневник писателя» не читал.
— Какая-то странная нигилистическая теория! — все еще недоумевала Маша. — Мне и возразить вроде нечего, и согласиться я никак не могу.
Такая Маша — недоумевающая, немного растерянная — нравилась Дементию, пожалуй, даже больше, чем ровная и строгая, какой он увидел ее в первый раз.
— И не надо соглашаться. И никакую теоретическую базу для оправдания своего невежества подводить я вовсе и не собираюсь. Просто язык надо учить в школе. Лучше — с первого класса. Мне не пришлось, а теперь потерянного не наверстать. Вот и все. А кто же говорит, что знать еще один язык — пустая забава. Если хотите, я всегда завидовал и буду завидовать людям, знающим кроме родного еще какой-нибудь язык. Великое это дело!
Дементий сам на себя подивился, как это у него складно да здорово все получается. Он дивился той свободной непринужденности, с какой держался с малознакомой девушкой. Никогда такого не было! И он понимал, конечно, что дело здесь не в нем самом, а в Маше — это ее простота и естественность сделали и его свободным и естественным. Новое для Дементия радостное чувство благодарности к девушке наполнило его сердце.