Лейтенант рассказывал так живо, меняя интонацию и слегка жестикулируя, что Николай Сергеевич, что называется, в лицах видел всю эту сцену.
— Или другой случай — проще и короче: «Дядя, дал бы нам огоньку… Да попроворнее, понимаешь, курить захотелось, спасу нет, а спички на рояле забыли…» — «В чем дело, ребята?» — «Ах, ты еще и вопросы задаешь?! Тут человек, можно сказать, погибает во цвете лет, курнуть хочет, а ты, нахал, ему какие-то дурацкие вопросы… Джим, ответь ему…» Ну, и так далее… Вы скажете: откуда я знаю о подобных разговорах? А вот из этих папок.
Лейтенант возложил ладонь на стопу следственных дел, горько усмехнулся и продолжал:
— Такие разговоры кончаются по-разному. Если «шляпа» или «дядя» струхнут и станут униженно упрашивать юных собеседников, чтобы они отпустили их душу на покаяние, что ж, юнцы, насладившись унижением, могут и снизойти, могут отпустить подобру-поздорову. Но не дай бог, если у кого-то выя окажется негибкой и он не захочет ронять свою честь и достоинство перед молодыми подонками — тут уж сами подонки считают, что тем самым затрагивается их честь и достоинство. Ну, а если так, то идут в ход и кулаки, и пинки, и ножи. И нередко заканчиваются такие «разговоры», как принято писать в газетах, трагически.
Николай Сергеевич слушал следователя, а мысли его то и дело уводили с бульвара, о котором тот рассказывал, в другое место — в глухой темный переулок, где Вадим с дружками «менялись шапками». Ведь разными были только слова: «Дай закурить!», «Поменяемся шапками!» — а суть была одна и та же.
— А теперь вернемся к началу, — между тем продолжал лейтенант. — Я говорил о грабителях, о тех, кто ищет легкой жизни и во имя этого идет на все. Там хоть есть, по крайней мере, мотив преступления. А во имя чего идут на преступление юные бездельники? Хотят заполучить зажигалку или лучшую шапку? Ни то ни другое. Они, бывает, у своей жертвы даже бумажник оставляют нетронутым. Что же остается? Какой состав преступления? Остается лишь одно желание поизгаляться над случайно встреченным человеком, унизить его и вдосталь насладиться унижением. Но если человек решается на сопротивление и в результате стычки оказывается убитым — можно ли то подленькое желание признать достаточно серьезным мотивом преступления? Вот такие именно преступления мы и называем немотивированными. Спросишь у преступника: из-за чего сыр-бор разгорелся, что тебя толкнуло на убийство, и слышишь в ответ невнятный детский лепет. «Ты хотел убить?» — «Нет, и в мыслях не было». — «Что же тебя толкнуло?» — «Сам не знаю…»
Следователь опять хлопнул ладонью по папкам, встал было с кресла и тут же снова сел. Видно было, что разговор растревожил, взбудоражил его.
Они еще раз закурили.
— Любое убийство ужасно. Но одно дело, когда бандит, грабитель убивает человека, чтобы завладеть его деньгами или машиной. Мы ловим бандита и как чуждого нашему обществу элемента ставим к стенке или на долгие годы изолируем. Тут все ясно. Но если ужасно убийство с умыслом, куда страшней убийство бесцельное и беспричинное, просто так, от нечего делать. Там убийца убежденный, а бывает, что и закоренелый враг нашего общества. А здесь? Вчерашний школьник или нынешний пэтэушник, студент с пушком на верхней губе. Что с ними прикажете делать… Разматывать катушку? Но в местах заключения он будет или окончательно сломлен, как человек, рецидивистами, преступниками, так сказать, по убеждению, или же «довоспитается», дорастет до настоящего преступника…
Николаю Сергеевичу показалось, что следователь — хочет он того или нет — объективно берет под защиту юнцов, в том числе и убийц-несмышленышей.
— А скажите, как часты случаи, когда… ну, когда развлекающимся вот таким манером молодым людям дают сдачи?
— К сожалению, такое бывает не часто. И что характерно: если кто-то не вступает с ними в мелкую перепалку, а сразу же твердо и решительно дает отпор, смельчаки, как правило, отступают, а то и вовсе ретируются. Легко понять — они же трусы по самой исходной ситуации: не один на один, а трое-четверо на одного… Эх, поболе бы этой твердости и решительности!
Лейтенант шумно вздохнул. Теперь он говорил ровным усталым голосом, и словно резче обозначились морщины на лбу и переносье, а глаза запали еще глубже.
— А не бывает, что за твердость и решительность перед вами приходится ответ держать? — спросил Николай Сергеевич, имея в виду письмо рабочего.