"Подходит ли на эту роль французская актриса Колетт Рипер?" телеграфировали из Нью-Йорка Ричарду Миланду, руководителю лондонского отделения студии "Парамаунт", явно основываясь на каких-то намеках Уайлера.
"У меня есть другая кандидатура на роль в "Римских каникулах", - ответил Миланд на запрос из Нью-Йорка 9 июля. - На меня сильнейшее впечатление произвела ее игра в "Смехе в раю". Из Нью-Йорка последовал очередной запрос: "Пожалуйста, пришлите авиапочтой подробные сведения и фотографии..."
"Римские каникулы" ни с какой точки зрения нельзя назвать новой свежей идеей "Парамаунта". Сценарий был написан Дальтоном Трамбо и Яном Мак-Лелланом Хантером еще в середине сороковых годов. Он предназначался для режиссера Фрэнка Капры, но у того возникли проблемы с подбором актеров, и потому сценарий переходил от одного режиссера к другому, но все это ни к чему не вело. Когда же он попался Уайлеру, тот только что закончил съемки "Керри" с Лоуренсом Оливье и Дженнифер Джоун, фильма, который не оправдал коммерческие надежды. Одновременно Уайлер ожидал выхода на экраны "Детективной истории" с Керком Дугласом. Полагая, что уж этот-то фильм наверняка будет иметь кассовый успех, руководство "Парамаунта" разрешило Уайлеру взяться за работу над "Римскими каникулами". Он поехал в Рим подыскивать места для съемок. Но пока у него не было подходящей актрисы на роль принцессы. "Мне нужна была девушка без американского акцента, - вспоминал Уайлер, - такая, которая не вызывала бы никаких сомнений в том, что она получила воспитание настоящей принцессы". Поначалу ему показалось, что он нашел ее в Элизабет Тэйлор, которая родилась в Англии. Новый фильм с ее участием "Место под солнцем", ради которого "Парамаунт" позаимствовал ее у "МГМ", раскрыл в молодой актрисе яркую, хоть пока еще и хрупкую привлекательность, притягательную нежность. Это, по мнению Уайлера, было как раз то, что нужно.
Но "МГМ" не согласилась. И Уайлеру пришлось забыть об Элизабет Тэйлор.
Подробный отчет, присланный Ричардом Миландом, показался многообещающим. "Ей двадцать два года, ростом она 168 см, волосы темно-каштанового цвета... Несколько худовата... но очень мила. В ее артистических способностях не может быть никаких сомнений, а танцует она превосходно. Голос у нее чистый и ясный, по-девически звонкий, без каких-либо особенностей произношения. Она больше походит на европейскую девушку, чем на англичанку".
Ответ гласил: "Студия заинтересована Хепберн. С нетерпением ждем возможности увидеть ее на экране". Тотчас же вслед за этой телеграммой пришла и вторая: "Спросите у Хепберн, не против ли она изменить свою фамилию во избежание конфликта с Кэтрин Хепберн".
Другие на ее месте, не раздумывая, согласились бы на это столь обычное для Голливуда предложение. Но Одри с самого начала показала свой характер. "Если вы хотите получить меня, вам придется взять меня вместе с моим именем", гласил ее ответ.
Не стоит забывать, что все это происходило одновременно с подготовкой Одри к исполнению главной роли в пьесе по роману Колетт на Бродвее. Даже если бы предложили только одну из этих двух ролен, - Жижи или принцессы Анны, - у любой молодой актрисы вскружилась бы голова и возникла мысль, что она удостоилась особого покровительства богов. И то, что ей сразу навязывались обе роли, заставляло предположить, что боги буквально по уши влюблены в Одри Хепберн.
Из Лондона в Нью-Йорк поступило сообщение: "Проба назначена в студии "Пайнвуд" на 18 сентября 1951 года. Делает пробу Торольд Дикинсон. В ней также участвуют Лайонел Мертон и Кэтлин Несбит. Проба состоит из двух сцен из "Римских каникул" и беседы". Торольду Дикинсону, который только что завершил работу с ней над "Секретными людьми", она нравилась, да и сама Одри чувствовала себя с ним уверенно. Канадский актер Лайонел Мертон подружился с Одри во время съемок "Мы едем в Монте-Карло". Кэтлин Несбит, которая должна была вместе с Одри играть в "Жижи", взяла на себя труд по подготовке девушки к работе над этой ролью, и потому есть все основания полагать, что она также готовила ее к кинопробе. Все указывает на то, что Миланд разрешил Одри и ее агентам самим подбирать людей для кинопробы. Сам Уайлер не смог приехать: он все еще был в Риме. Но он прекрасно знал, как ненадежны бывают подобные пробы. Могут дать как преувеличенно лестный образ актрисы, так и явно (из-за ее волнения, например) преуменьшить ее достоинства. Но приведенная здесь деловая записка не раскрывает то конфиденциальное соглашение, которое Уайлер заключил с Дикинсоном и представителем "Парамаунта" Полом Штайном. Он попросил их оставить камеру включенной и после окончания пробы, не сказав об этом Одри, с тем, чтобы можно было судить о ее естественном поведении, о том, какая она тогда, когда не играет.
Кинопроба сохранилась до сих пор. В противовес тому, что писал Миланд, Одри Хепберн выглядит удивительно приземистой - возможно, виной тому французская кухня в период съемок на Лазурном берегу. Она просыпается в постели американского репортера, мило по-кошачьи потягивается, простирает руки к утреннему солнцу с девичьей невинностью и свежестью новичка в этом чудесном мире обыкновенных людей, затем вступает в беседу с журналистом (Лайонел Мертон), идет к двери, демонстрируя все то легкое изящество, которое она развила в себе балетом. Вот она открывает дверь, оборачивается и подмигивает нам, словно шаловливый эльф.
"Вот оно!" - слышен голос Пола Штайна. Одри застывает в легкой нерешительности, смотрит прямо в камеру, и тут выражение изумления озаряет ее лицо, когда она начинает понимать, что ее пытаются обмануть. Но ее не так-то легко провести. "Только один человек имеет право произнести: "Закончено!", говорит она, явно обращаясь к Торольду Дикинсону, - и я не сделаю и шага до тех пор, пока не услышу его". Камера продолжает работать, и внезапно Одри начинает корчиться от смеха, который не в силах сдерживать. Эта реакция поразительно непосредственная и удивительно располагающая к актрисе. "Очаровательно!" - воскликнул Уайлер, просмотрев пробу в Риме. В Нью-Йорке с ним полностью согласились. "Примите наши поздравления. Проба Хепберн превосходна, - гласила телеграмма. - Все здесь считают ее великолепной".
Письмо из Нью-Йорка, пришедшее через несколько дней, придало этим впечатлениям официальную форму. Под именем "Одри Хепберн", подчеркнутым красными чернилами, стоит следующая резолюция: "Эта дама назначена на роль в фильме. Проба, вне всякого сомнения, - одна из лучших, когда-либо делавшихся в Голливуде, Нью-Йорке или Лондоне. Примите наши сердечные поздравления. От Барни, Фрэнка и Дона". Барни Балабан, Фрэнк Фримен и Дон Хартман составляли руководящую тройку "Парамаунта". Ни одно благословение не давалось с большей авторитетностью. И только один человек не разделял общего восторга. Архивы "Парамаунта" сохранили личную записку Ричарду Миланду, написанную округлым ученическим почерком Одри Хепберн. "Господи, помоги мне справиться со всем этим", - такими словами заканчивается записка Одри.