Дверь оказалась незапертой. Он осторожно толкнул ее. Когда дверь приоткрылась буквально на двадцать сантиметров, раздался высокий, пронзительный скрежет. Йенни невольно вздрогнула, и Сандра у нее за спиной вскрикнула. Флориан тоже отпрянул назад, но быстро взял себя в руки, резко распахнул двери и сразу пошарил по стене. В следующую секунду зажегся свет. Флориан решительно шагнул в комнату и быстро огляделся. Йенни увидела, как с него спало напряжение, и только тогда выдохнула.
— Ничего, — сообщил Флориан уже в полный голос и еще раз обвел взглядом помещение. — Несколько ящиков и старая тележка для белья. Не представляю, что ты здесь услышала.
— Я и сама не знаю. Просто показалось…
Сандра тронула ее за плечо.
— Это все нервы.
— Не знаю, но я точно что-то слышала.
— Здесь, во всяком случае, ничего нет, — сказал Флориан и выключил свет в коридоре.
Он взглянул на двустворчатый металлический шкаф, наподобие тех, что стоят в раздевалках. На дверцах не было замков. Флориан распахнул разом обе створки и сразу скривил лицо. На них пахнуло чем-то маслянисто-затхлым. Четыре жестяные полки были уставлены ржавыми банками и емкостями с неизвестным содержимым.
Флориан закрыл дверцы и указал в коридор.
— Идем в прачечную.
Йенни кивнула, еще раз заглянула в темный коридор и последовала за Флорианом. Сандра, как и прежде, держалась позади.
Наверное, Сандра права, и это ей действительно только послышалось. У нее тоже нервы были натянуты до предела. К тому же недосып…
Они только приближались к прачечной, когда услышали голоса. Йенни сразу их распознала: Нико и Эллен. Должно быть, они с Хорстом шли к прачечной с другой стороны.
Флориан первым оказался у двери. Ему навстречу уже выходил Нико.
— Здесь ее нет, — сообщил он удрученно и двинулся дальше. Эллен и Хорст озабоченно переглянулись с ними и последовали за Нико в том же направлении, откуда они и пришли.
— Ладно, ищем дальше, — сказал Флориан.
И по его голосу было слышно, что надежда разыскать Анну тает с каждой минутой.
Они один за другим обыскали коридоры и все помещения, но так ничего и не обнаружив, вернулись к назначенному времени в обеденный зал. Там их ждало новое открытие.
17
Она приходит в себя, и ее тут же подхватывает огненный вихрь. Боль сосредоточена теперь не только в глазах, но охватывает голову целиком, вплоть до шеи.
Тьма — слепота — облечена тишиной такой интенсивности, что прежде ей не доводилось переживать.
Во рту словно пересохшая пустыня, и хотя нет ни капли слюны, рефлекс срабатывает безотчетно, и она сглатывает против воли.
Ощущение такое, как если бы она вогнала нож себе в глотку. В панике она пытается издать стон, но это ей не удается. Инстинктивно порывается поднять руку, хочет тронуть больное место, и… ничего не происходит. Но ведь невозможно, чтобы она была пристегнута так крепко.
Должно быть, сигнал от мозга где-то прерывается. Она пытается снова, хотя бы ничтожное движение рукой, кистью, пальцем… ничего. Такого не может быть. Ногой? Носком? Никакой реакции. Она пробует поднять голову, и ей это удается. Но уже в следующую секунду голова бессильно валится назад. Приходится приложить все усилия, чтобы снова не потерять сознание. Она думает о Томасе. Незрячий, глухой и лишенный возможности выразить себя. Как и она теперь? Она тоже обездвижена? И больше не сможет говорить?
Ее охватывает паника, достигает таких масштабов, что рано или поздно лишит рассудка, она в этом уверена.
Язык! Она чувствует язык. Во рту нет ужасающей раны, как у Томаса. Но какое в этом утешение?
Она не слышит собственного дыхания. Ей всегда казалось, что если человек глухой, то собственный голос все равно звучит в голове. Но внутри царит акустический вакуум.
Почему она думает обо всем этом? Или она уже сошла с ума? Как она вообще может размышлять над такой глупостью, тогда как понятия не имеет, где находится. И одна ли она. Быть может, ее уже разыскали? Возможно, они все стоят вокруг нее, а она не может ни выяснить это, ни привлечь к себе внимание. Разве что головой. Как Томас. Она пытается двинуть головой из стороны в сторону, но малейшее движение запускает волну невообразимой боли.
В плену. Заключена в собственном теле, в собственной вселенной. И ни единого шанса вступить в контакт с другими, хоть как-то выразиться. Если у нее что-то заболит, если она испугается… если захочет в туалет. Она не сможет ничего предпринять или сообщить об этом.