— Дозволяю.
Одно единственное слово Главы Темного Пантеона прозвучало словно раскат грома. Мгновение, и уже я стою рядом с Чернобогом и смотрю на свое собственное тело со стороны. И я вижу два лица — свое собственное и словно призрачное, едва заметное, лицо Игоря Никитича Боярского… Я — он понимает одну руку, вторую, совершает несколько гимнастических движений из армейского комплекса разминки и переводит взгляд на демона:
— Ну, что, страхолюдина, готов взглянуть в глаза своему страху?
Усмешка на моем лице повторяет усмешку призрачного лица князя Боярского. Мое тело стояло по другому, держалось по другому, даже привычный голос звучал иначе… Словно пытаясь подстроиться под душу князя…
Со свободной руки Декарабии сорвалось уже привычное черное копье, но разбилось об щит тьмы, моментально возникший перед князем. Ни слова, ни жеста — чистая техника Воли. Мне до такого уровня построения арканов было еще ой как далеко…
Следующие три копья атаковали князя с различных сторон, но и там их встречали новые щиты. Декарабия зарычал словно зверь, и из его сферы вырвался поток фиолетового огня. Ответ князя был сложен, но безумно быстр. Первым шагом он укрыл защитными куполами каждого человека, лежащего на песке, а вторым выпустил огромное серое покрывало и «укутал» странное пламя в него, словно завернул в газету. Покрывало сжалось до толщины струны и просто растаяло в воздухе, не оставив ни единого следа…
— Ладно… Пора заканчивать с фокусами. — Прорычал демон, с уголка рта которого закапала противная желтая слюна.
Декарабия оторвался от земли, начав парить в воздухе. Он сложил ступни к паху, выставив острые колени в разные стороны, такое же положение приняли и руки. При этом голова демонического графа повернулась на сто восемьдесят градусов по вертикали, с таким противным хрустом, что мне стало тошно даже в форме духа…
Нижняя пара рогов, уходящих под подбородок чудовища, теперь смотрела в небо, и перед нам повисла пятиконечная звезда, сложившаяся из демонической твари.
— Мои дети есть продолжение меня самого, и сражаясь с ними, ты сражаешься со мной. — Проскрипел голос демона и издал пронзительный вопль, разнесшийся по всей Куршской Косе.
Лес противно зашумел. В небо стали подниматься десятки и сотни разнообразных крылатых тварей — измененные энергиями хаоса птицы, демоны — гарпии, странные насекомые размером кто с собаку, а кто с кошку, змеи, отрастившие себе крылья… Я заметил даже парочку тварей, похожих на классических чертей с маленькими кожаными крылышками за спиной…
Рой чудищ рос и двигался в нашу сторону.
— И это все? — Откровенно усмехнулся Боярский. — На большее силёнок не хватает? А я-то ожидал настоящего сражения… Что же, граф, я — князь, и по праву старшинства, я покажу тебе, как сражаются те, кто достиг вершин мастерства!
Мое — Боярского тело заковалось в костяные доспехи. Не такие красивые и жуткие одновременно, как было на Байкале полтора года назад, но тоже внушающего вида. Полностью скрывающие фигуру меня — князя, они были покрыты письменами на старославянском языке, на центре грудной пластины словно выплавлен был волчий череп, распахнувший голодную пасть, глухой шлем с одной горизонтальной прорезью для глаз вспыхнул двумя голубоватыми огоньками внутри, в костяные рукавицы легла исполинская коса с жутким огромным лезвием, навершием которой служила волчья голова, пожирающая яблоко, обозначающее, по всей видимости, солнце. Лезвие косы отличалось от древка и доспехов меня-князя — оно словно состояло из плотно сжатого антрацитово-черного тумана…
Я-князь поставил косу навершием а землю, а вторую руку вытянул перед собой. Снова ни единого слова или жеста. Вокруг рыцаря в костяных доспехах ч жуткой косой вспыхнула печать ритуала, сотканная из тьмы и упала в землю, выжигая орнамент на стекле, еще недавно бывшего простым песком…
— Я — продолжение своего меча,
Слит я из тысяч клинков,
Сталь тело моё, а в жилах моих — Тьма.
Род, создавший тысячи мечей,
Не знавший начала, не знающий и конца.
Выдержавший боль множества орудий,
Мои руки никогда не сожмут чужого клинка,
Моё пламя никогда не погаснет.
Чужд пораженьям я, как чужд и победам,
Я проявления ждал, через боль воплощая оружье,
И это единственный путь,
Вечно меня окружал,
И все тело моё — моего рода клинков бесконечный край…