— Деловой мужик… И опасный… Мне при нем даже шутить не хочется. Знаешь, брат Матвей, меня мало кто мог напугать в этой жизни, но вот он смог, даже не угрожая мне и не используя источник. Но мне жутко неудобно рядом с ним. — Тихо прошептал Виталя.
— Поверь мне, его боятся половина империи, а, может быть, и всего мира… Но он мужик правильный. Такой же идейный, просто по-своему…
— Ладно… Как говориться, мне с ним не венчаться… Держи, как чувствовал, что ты сегодня заедешь, заварил один. На дорожку, чтоб нормальный пить, а не бурду всякую. — Виталик протянул мне термос.
— Спасибо, братишка. Заезжай ко мне, как уволишься в запас. Термос верну. — Улыбнулся я.
Было такое поверье в армии, своеобразная традиция, что должники не умирают. Им нужно все долги вернуть, и только тогда они могут погибнуть на войне… Не помню уже откуда она пошла, но у нас тоже была эта традиция. Когда мы уезжали в командировку, то занимали у друзей и товарищей символическую сумму — сто рублей, а по возвращению возвращали долг.
— Заскочу на огонёк, не сомневайся. — Кивнул Моряк, расплываясь в своей привычной улыбке, — До встречи, брат Матвей!
— До встречи, брат Виталик, спасибо, что вытащил меня на своём горбу.
— Ну, на горбу — это сильно сказано… Как спящую красавицу, на руках, аки «прынц заморский». — Ответил Моряк.
Мы с Березиным попрощались, и я вернулся в машину. Виталик остался стоять перед калиткой, засунув руки в карманы форменных брюк. На его лице продолжала сиять его фирменная улыбка.
— Попрощался? — Кивнул Кобылин.
— Да, можем ехать. — Подтвердил я.
— Саша, трогай. — Кобылин скомандовал водителю, и молчаливый мужчина в черной форме с гербами империи на плечах, который возил нас прошлые два дня, тронулся.
Отъезжая от дома, я обернулся. Виталик поднял руку в прощальном жесте. Я не знаю, почему я ответил тем же жестом, хотя прекрасно понимал, что Виталик увидеть мою поднятую руку не мог. Я вновь повернулся лицом в направлении движения.
— Пора возвращаться домой. — Тихо сказал я сам себе.
РИ, Санкт-Петербург, зимняя резиденция императорской семьи, 26 апреля, 13.00
Я вместе с князем Кобылиным и наследником прибыл во дворец.
Вчера утром мы прилетели в Санкт-Петербург, и Алексей Владимирович сразу повез меня домой. У ворот поместья стояла одинокая черная машина с волжского завода с гербом Имперской Канцелярии. Стоило нам въехать на территорию, как машина тронулась за нами следом. У главных дверей я вылез из машины, а из канцелярской выскочил фельдъегерь в черном камзоле и с низким поклоном, будто я — член императорской семьи, вручил мне конверт с золотым теснением, попросив ознакомиться прямо при нем и подтвердить готовность. Я распечатал конверт и прочитал в письме, подписанном лично рукой императора Константина, что меня приглашают(!) на личную неформальную аудиенцию к государю двадцать шестого апреля в час дня. Не приказывают явиться, не желают видеть меня перед собой, не требуют прибыть, а именно приглашают.
Я искренне удивился такой формулировке, но согласие свое выразил — императору не отказывают… После чего фельдъегерь умчался по своим посыльным делам. Алексей Владимирович при этом стоял рядом, как и выбежавший Василий Иванович, но при этом ни один из них не вмешивался в наш диалог.
Вечер я провел в кругу семьи. Кобылин передал меня в руки Марфы Петровны, пообещав прибыть за мной завтра еще до двенадцати.
Дома обрадовались моему возвращению. Все время мы просто проболтали вчетвером. Тихо посидели, поболтали, старательно избегая темы о похоронах деда, которым мне, как наследнику, следовало заняться.
Утром кто-то из новеньких служанок притащил ко мне парадную форму Стрелецкого Полка, идеально выглаженную и с начищенными до блеска медными пуговицами. Вместо кортика на поясе сейчас покоился кинжал, который для меня изготовил на заказ Василий Иванович, когда я только уезжал на учебу из Искитима. Две небольшие волчьи головы с распахнутыми пастями по обеим сторонам крестовины сейчас смотрели по обеим сторонам от меня, а большая оскаленная морда, заменяющая яблоко в навершии бросала на меня злые взгляды при каждом шаге.
Нас провели на зимнюю веранду на первом этаже в дальней части дворца. Ростовые четырехметровые окна, заменяющие одну из стен открывали нам вид на весенний сад, который уже начинал распускать первые почки. День выдался теплым и ясным, что было редкостью для Петербурга в конце апреля, и я с удовольствием уселся лицом к окнам, наслаждаясь лёгким прохладным, но по-весеннему свежим воздухом…