Шуракен вдруг метнулся к ней, схватил за плечи и посмотрел в глаза, стараясь проникнуть в скрытый мир ее души.
— Скажи, ты ведь думаешь, что если бы я тогда в вертолете удержал его и он остался бы жив, то сейчас все было бы по-другому? Скажи правду, не щади меня.
— Я жена тебе, Саша.
— Да, но ты любишь Егора.
— Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.
Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непреклонным.
— Нет, — сказал он.
Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в котором Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фотографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать только как дерево — с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и болеть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.
Поселковые дворняги, любопытные, как все собаки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, наблюдали за строительством и даже пытались поселиться под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближаться к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свирепости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.
Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоятельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.
В один из погожих майских дней к Шуракену заехал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись в заполнявшем двор бодром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Лощеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, небрежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыльце. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Абсолют».
— Да, здорово, — сказал Морозов, — ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лесной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоящая сибирская лайка, и собирался из нее промысловую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши торчком и хвост калачиком, а у этой — уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя настоящий волкодав в клетке сидит? — Морозов кивнул на Дуста.
Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.
— Кобель дареный, — лениво заметил Шуракен, — а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.
— Между прочим, я к тебе с деловым предложением приехал, — приступил к главному разговору Морозов. — Ты же понимаешь, что я немного догадываюсь, чем ты занимался все эти годы.
— Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую группу в одной из африканских республик.
— Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где большие деньги, там возникают свои особые проблемы.
— Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.
— Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.
— Ни по каким вашим делам я проходить не собираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.
Когда машина Славки Морозова — не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» — выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыбкая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забором и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.
Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедившись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шуракен остался сидеть на крыльце — он не хотел приглашать Каляя в дом.
— Здорово, — сказал гость.
Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскакивали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополовиненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удовольствием вели разговор и не допили бутылки.