Как назло, быки не спешили. Они осмотрели оружие, обсудили его особенности. Рекс нацепил на пояс ножны с охотничьим ножом. Потом они еще покурили, солидно переговариваясь о своих делах. Затем наконец установили очередность стрельбы и пошли к вольеру.
Женя сняла с плиты чайник и залила кипяток в кружку с заваркой. Шуракен с удовольствием смотрел, как она садится к столу, разливает по чашкам чай. Живот ее уже немного округлился, в движениях появилась мягкость и плавность. Когда Шуракен смотрел на нее, его глаза теплели, в них появлялся свет настоящей нежности. В последнее время он начал заметно оттаивать и уже не выглядел таким отчужденным и замкнутым на прошлом, как раньше.
— Ой, что это? — вздрогнула Женя.
Шуракен не вздрогнул. Он мгновенно напрягся, как боевая система, получившая тревожный сигнал.
— Стреляют, — удивилась Женя, прислушиваясь к отдаленному баханью ружей. — Может, это оленей твоих стреляют? — пошутила она.
Шуракен вдруг вскочил и бросился в комнату, служившую ему спальней. Он распахнул шифоньер, ударом кулака вышиб доску внутри, и Женя увидела, что он вытащил длинный сверток, завернутый в мягкую тряпку. Шуракен сорвал тряпку, и в его руках появилось короткое, довольно массивное ружье. Это был помповый «ремингтон» с подствольным магазином — штатное оружие американских полицейских и бешено завоевывающих жизнь «новых русских». В свертке была коробка патронов.
Женя остолбенела от ужаса, глядя, как Шуракен загоняет патроны в магазин. У него было неузнаваемое, чужое лицо, как будто упала маска мягкой, непрошибаемой вежливости.
С ружьем в руках Шуракен бросился из дома к воротам. Выскочив за ним следом, Женька дурным голосом заорала почему-то:
— Дуст, миленький! Ой, он убьет их! Мамочка моя!
Дуст с лаем остервенело кидался на решетку клетки.
Обезумевшие от ужаса олени метались в вольере. Они стадом неслись в одну сторону, натыкались на сетку, сбивали друг друга с ног, падали, вскакивали, мчались в другую сторону, но там сетка снова отбрасывала их назад. Два недельных олененка сразу были затоптаны.
Передавая друг другу ружья, бандюки палили с таким азартом, что половина оленей была бы уже перебита, если бы стрелки попадали в цель. Но, как выяснилось, стрельба по таким стремительным и непредсказуемым в своих бросках целям была совсем не то, что стрельба по мишеням в тире. Пока только один олень, по которому выстрелили в самом начале, был ранен. Пуля попала ему в бок, но, истекая кровью и слабея, он отчаянно метался вместе со всем стадом.
Рекс, единственный из всех, имел реальный опыт стрельбы по живому. Поэтому, когда подошла его очередь, он взял двустволку с видом уверенного в себе стрелка. Он поймал на мушку самого матерого из двух самцов, поводил за ним стволом и нажал на спусковой крючок.
На всем скаку олень перекувырнулся через голову. Это зрелище было встречено радостными криками остальных участников охоты. Упав, олень сразу попытался вскочить, но смог подняться только на передние ноги. Он задрал рогатую голову и судорожно тянулся вверх, скребя копытами по земле. Со второго ствола Рекс добил оленя выстрелом в голову.
От каждого выстрела Каляй дергался всем телом. Он понимал, что если Шуракен не в отъезде, то уже услышал стрельбу, и прикидывал, сколько времени ему потребуется, чтобы дойти сюда. Ну, минут двадцать… а если бегом? Ну, десять — по мнению Каляя. Только он не представлял, что в норме Шуракен бегает десять километров за тридцать пять минут.
О норме сейчас речи не было. Шуракен ломом шел через лес, кратчайшим путем, точно на выстрелы. Таких бросков он не совершал со времен их со Ставром африканских дел.
Вольер заволокло дымом. После меткого выстрела Рекса бандюкам вдруг начало везти, скорей всего, потому, что они приспособились к ружьям и характеру цели. Еще несколько оленей было ранено.