– У меня предложение, – сказал Гарднер.
– Что ты предлагаешь? – спросил я.
– Нет-нет, – исправился он, – я не это имею в виду. Я хотел сказать, что получил предложение – приехать сюда и преподавать в общественном колледже. Таким образом у тебя появится бесплатный педагог в моем лице и вместе с тем, ты будешь рядом с Николь.
– Ты спятил? Ты мне ничего об этом не говорил.
– Я не хотел ничего говорить до получения реального предложения, – пожал он плечами. – А оно поступило на прошлой неделе.
– Ты собираешься бросить Чикагский Институт Искусств ради преподавания в общественном колледже? Серьезно?
– Да, думаю, что мог бы.
– Гарднер, это безумие.
– Почему?
– У тебя уже есть прекрасная должность в замечательном учебном заведении. Зачем тебе понижение? Это нелогично!
На минуту он опустил глаза на лежащие на коленях руки и снова пожал плечами.
– Я только начинаю узнавать тебя, – наконец сказал он. – Знаю, ты не хочешь переезжать, и понимаю почему – у тебя весомые причины. Я хочу быть частью твоей жизни и если ради этого мне нужно сменить работу...
На грудь будто камень свалился, и я вынужден был сесть. Понятия не имею, как мне следовало реагировать на эти новости. Он собирался переехать из Чикаго лишь ради того, чтобы быть поближе ко мне? Зачем ему это делать?
– Я не понимаю, – наконец изрек я.
– Я просто... Я... – он замолчал и начал нарезать круги по комнате вновь вцепившись в свои волосы. В конце концов он сделал глубокий вдох и выдал:
– Ты не желаешь меня видеть.
Я вновь почувствовал тяжесть в груди.
– Я не это имел в виду, – пояснил я. – Я просто не понимаю, зачем тебе все бросать.
Он снова перевел на меня взгляд и из-под сведенные бровей на меня смотрели теплые глаза.
– Я итак уже много чего пропустил в твоей жизни, – тихо произнес он. – Мне не хочется больше ничего пропустить.
Я по-прежнему понятия не имел, как на это реагировать. В голове промелькнули мысли о моем папе – Лу Мэлоуне – стоило мне задуматься в попытке вспомнить когда-либо сделанное им, что было бы хоть отчасти близко к этому. Хотя он постоянно толдычил, что многим пожертвовал ради меня, ничего из того, даже не сравниться с этим.
– Ты не обязан это делать, – наконец произнес я.
– Знаю, что не обязан, – ответил он, встал и прошел к другому концу кровати, где сидел я и опустился рядом, прежде чем вновь заговорить. – Но я хочу это сделать, Томас. Мне хочется быть поближе к тебе. При таком раскладе тебе не придется опять мучаться с самолетом – тем более я знаю, как ты это ненавидишь – а у меня в свою очередь появится возможность чаще тебя видеть. Хочу получше тебя узнать. И Николь.
Я посмотрел в его глаза и был уверен в его искренности. Его губы изогнулись в знакомую, кривую улыбку.
– К слову о Николь... ты ее уже спросил?
– Пока нет, – признался я и почувствовал, как запылало лицо. – Не знаю, как начать.
– Сомневаюсь, что могу быть особо полезен в таком деле, – сказал Гарднер. – Может, просто спросишь?
– Мне пока не представилась ни одна свободная минута наедине с ней.
– Судя по тому как вы относитесь друг к другу, не представляю, чтобы она отказалась.
– Но все же может, – тихо сказал я и бросил беглый взгляд в сторону кухни, однако ее не увидел. Был слышен звук раскладываемых тарелок и подноса. – Сомневаюсь, как перенесу это. Она говорила, что ее мама часто повторяет, что не следует заключать брак до тридцати.
– Николь – не ее мать.
– Это уж точно.
С минуту мы молчали, а я просто пялился на свою руку, накрывавшую карман с маленькой, черной бархатной коробочкой.
– Так ты не против, чтобы я перебрался поближе? – спросил Гарднер.
– Нет, – ответил ему. – Это было бы здорово.
– Ты подумаешь о том, чтобы пойти туда учиться искусству?
– Я подумаю об этом.
– Хорошо. – Он прикоснулся к моей руке, и я поднял глаза как раз в момент, когда он обхватил меня за плечи и обнял, прижав к себе. Я обнял его в ответ, стараясь параллельно разобраться во всех тех эмоциях, что роились у меня в голове.
Голос Гарднера стал мягким.
– Я люблю тебя, сынок.
– Я... я тоже тебя люблю, Гарднер.
Эти слова тронули меня сильнее, чем я мог бы себе представить. Думаю, теперь искусство станет для меня профилирующим.
– Ты выйдешь за меня замуж?
Очарование четырнадцатого раза, верно?
– Нет.
Я вздохнул и прижал Румпель сильнее к своей груди. Похоже, предложения, сказанные после секса, тоже не срабатывают. Впервые, когда я спросил, она решила, что я шучу. Я в свою очередь тоже обыграл этот момент, не желая, чтобы она поняла насколько на самом деле серьезен я был и как мне кольнул в сердце ее отказ.