Мы приехали на поле, и я начал осматривать заднее сиденье, но не мог найти свои перчатки. Помнил, что они были на скамейке рядом с парадной дверью. Я оставил их там после тренировки с папой прошлым вечером.
— Томас, как можно забыть свои чертовы перчатки? — огрызнулся папа. — Ты вратарь, бога ради.
— Их не положили в мою сумку, — сказал я. — Я думал, они тут.
— Ты должен проверять такое! — зарычал папа, качая головой.
— Не ори на него, Лу, — отругала мама. — Я поеду и привезу их. До дома лишь пять минут, а до игры еще много времени.
И она поехала.
А мы ждали.
И ждали.
И ждали.
Тренер позвал нас в центр поля. Мы все пожали друг другу руки, и судья дал свисток, так что я начал игру без перчаток.
Останавливая мяч, мне приходилось тереть руки о ноги, чтобы избавиться от жалящих ощущений. Этим я и был занят, когда услышал звонок папиного телефона. Где-то в это же время на краю поля появился шериф Скай. Он направился к папе.
Игра продолжилась, но я потерял концентрацию, когда шериф подошел к нему и положил руку на папино плечо.
Мяч отправился в сетку позади меня, а я смотрел, как папа подскочил со своего складного стула и побежал к парковке. Шериф Скай подошел к моему тренеру, а после и к судье, прежде чем тот успел дать свисток к возобновлению игры. Тренер подозвал меня к боковой линии и сказал, что мне нужно поехать с полицейским офицером. В машине по дороге в больницу шериф Скай рассказал мне об аварии.
Я надел рубашку с парой темных брюк Докерс40. Вытащил из шкафа черный галстук и повязал виндзорский узел перед зеркалом в ванной. Накинул теплый свитер поверх рубашки, на случай если на улице будет холодно. Одевшись, я прошел мимо папы, который лежал в отключке на диване, и выскользнул из дома, прихватив за гаражом горшок с ярко-желтыми хризантемами.
Сжимая ключ от джипа, медленно повернул его в зажигании, и машина плавно завелась. Удостоверившись, что хризантемы не перевернутся на пол с пассажирского сиденья, я тронулся с подъездной дорожки. Добраться до места не заняло много времени — наш городок был невелик, — и городское кладбище было на той же стороне города, что и наш дом.
Припарковавшись на стоянке, вышел из машины, неся хризантемы в горшке и небольшую ручную лопатку. Я прошел мимо деревьев, обойдя пару больших каменных памятников. В центре кладбища был маленький мавзолей — и я свернул от него влево. Рядом, у края тропинки, была большая прямоугольная плита из розовато-лилового мрамора.
Фрэнсис Мэлоун
Любимая Жена и Мать
Опустившись на колени на влажную траву, с помощью лопатки я вырыл достаточно большое отверстие для хризантем, вытащил цветы из пластикового горшка и посадил их в землю рядом с надгробной плитой. Откинувшись назад, глубоко вздохнул и пробежал руками по волосам. Я чуть сдвинулся и плюхнулся на задницу рядом с ее надгробием, подтянув колени поближе к груди.
— Привет, мама, — сказал я мягко, — Я, эм… принес тебе цветы. Их продавали на распродаже.
Прочистил горло и обхватил руками колени.
— Прости меня за то, что я сделал, — прошептал я. — Тем не менее, я все еще держу свое обещание. Я больше никогда ничего не забуду, клянусь. Я ничего не забыл с того дня, мама. Ничего.
Некоторое время я просто сидел, проигрывая тот день снова и снова… поездку в больницу, часы ожидания в приемных покоях, прежде чем кто-то вышел и забрал меня в другую комнату, где я снова сидел долгие часы. Наконец вышел папа, взбешенный, взял меня в комнату, где была мама — подсоединенная к дюжине шумных аппаратов, благодаря которым она была еще жива. Чтобы я попрощался. Потом меня увела медсестра, попытавшаяся отвлечь меня, дав раскраски, в то время как папа отключал маму от аппаратов. Поездка домой. Взгляд в глаза папы, когда он вновь и вновь бьет меня. Понимание, что это была моя вина. Понимание, что я заслуживаю все это.
Он сказал всем, что я был слишком расстроен, чтобы прийти на похороны. Он не хотел, чтобы они видели мои синяки.
Конечно же, начался дождь, но я едва его замечал.