– А если нет?
– Тогда уж что? Тогда в город.
– Лозка! – Исмар сел. – Покажи-ка отцу свой огонёк!
Башмачки дочери (подслушивала?) споро выстучали звонкую дробь по ступенькам. Коса назад, замотанный мизинец вперёд.
– Папочка, смотри!
Телегу и лошадь взяли у Кнутеков. Поля и огороды у них были уже распаханы, поэтому помочь в нужде дорогим соседям Кнутеки согласились с радостью. Тем более, что Исмар явился не с пустыми руками – приволок круглящийся кочанами мешок прошлогодней капусты и говяжий окорок. Отговорился, что хочет проведать родственников. Вроде как дядя Вейкут при смерти. День туда, день там, день обратно. Три дня, в общем. И никаких скачек, никакой спешки, мы с понятием, что Листвянка для этого не приспособлена.
Выехали под вечер. Сразу за околышами, чтобы не вызывать подозрений у тех же Кнутеков, свернули на Старую Тую, а когда родное Изволье скрылось за холмами и жидким лесом на вырубках, где-то за Кривым ручьём встали на «дикую» дорогу. То есть, ведущую прямиком к шатрам удалого народца.
Дички не снимались с места уже третий год, и стоянка даже обзавелась собственным именем. Никто не знал, что такое Койбасы, но все повторяли: за Койбасы, на север от Койбасы, не доезжая до Койбасы. При этом никто не знал, что это значит, а дички лишь посмеивались, но не объясняли.
Всю дорогу Лозка держала палец в наполненном водой кувшине. Ей даже стало казаться, что мизинец давно уже отвалился. Не чувствовалось, есть он, нет его. Пошевелишь – вроде и есть, а задумаешься – не другие ли это пальцы за своего братика отдуваются?
– Не вынимай, – строго сказала Тая, заметив, что Лозка так и порывается вытащить руку из кувшина.
– Я проверить.
– Терпи.
Телегу трясло. Дорога шла через лес, колеса то и дело подскакивали на корнях. Небо горело закатом. Может быть от него Лозка и подхватила огневицу?
Исмар правил. Кетола, подгребя сено, обняла укутанную в платок внучку, зашептала на детское ушко:
– Юка Многоглазая всё исправит. Ты только не бойся её, страха не показывай. Они – дикие, своим напастям укорота не дают.
– А у неё что, много глаз, если она Многоглазая? – спросила Лозка.
– Много, – ответила Кетола. – Одни слепые, другие всё видят, третьи спят.
– Это – как мама пахнет?
– Почти.
Лозка ткнулась в шею Кетолы горячим лбом.
– Бабушка, мне всё равно страшно, – выдохнула она.
– Мне тоже, – сказала Кетола.
Когда лес раздвинулся, на фоне серой, теряющей зыбкие очертания земли и тёмного, с последними рыжинками неба забелели шатры дичков. От шатра к шатру цепочками тянулись огоньки, в стороне чуть слышно звенела лютовань, за полотняными стенками мелькали, плясали, ходили тени – человеческие и другие, мало на них похожие.
– Может, зря? – глядя на тени, спросила Тая.
– Увидим, – хмурясь, сказал Исмар.
Кетола растормошила Лозку. Та зевала и булькала рукой в кувшине. Исмар развернул телегу, выпряг и загнал Листвянку под широкий, пустой навес. От шатров тем временем отделились три, нет, четыре огонька. Сколько не всматривайся, не разберёшь, кто спешит тебе навстречу. Хорошо б дичок-человек.
Тая сползла с телеги, одёрнула юбки, приняла от матери Лозку, потрогала повязку на мизинце у дочери – мокрая. Огоньки приблизились, оказавшись крупными светляками, посаженными на сучковатую палку. Лицу встречающего они придавали мертвецкую синеву, чернили губы, чуть ли не жабры отращивали в провале за изгибом челюсти.
– Откуда? – спросил дичок, обращаясь к Тае.
Был он высокий и старый, серый балахон на нём колыхался, будто под ним происходила непрестанная тихая борьба взбунтовавшихся ног, лишних рук, живота. Заворожённая Тая только рот приоткрыла, забыв об ответе.
– С Изволья, – сказал за неё Исмар. – Беда у нас.
Палка качнулась, осветив его лицо.
– Беда?
– Тая, покажи.
Тая, опомнившись, присела перед дочерью.
– Сейчас, сейчас...
– Я сама, – сказала Лозка, вывернув кисть из дрожащих пальцев матери.
Узел сдал перед детскими зубами, ткань размоталась лентой, длинным, до земли, языком. Мгновение – и на мизинце вспыхнул оранжевый лепесток.
– Вот, огневица, – всхлипнула Тая.
– Огнь, – сказал дичок.
– Он не жжётся, – сказала Лозка. – Потрогайте.
– Хм…
Переложив палку, дичок протянул к огоньку на Лозкином мизинце длинный белый палец. Тае вдруг показалось, что огневица сейчас перепрыгнет с дочки на старика, и это было бы спасение, но ничего не случилось.