– Не жжётся, – сказал дичок и, выпрямившись, пососал палец. – И чего вы хотите?
– Юку увидеть, – сказала Кетола, – она, говорят, может огневицу вывести.
– А надо?
– Нельзя с ней, – твёрдо сказала Тая.
– Нельзя, – подтвердил Исмар.
– Ладно, – дичок развернулся, – ступайте за мной.
Шатёр Юки Многоглазой жался к лесной опушке. Им пришлось пройти через всё Койбасы, ёжась от звуков, шевелений и странных, горбатых теней. Лозка держалась у ноги матери. Пальцы она стиснула в кулачок, но огневица нет-нет и поплёскивала из него светом.
– Постойте пока.
Дичок завернул край шатра и пропал внутри. Тая шумно выдохнула. Исмар, видимо, чтобы куда-то пристроить руки, стал гладить дочку по голове. В шатре послышались негромкие голоса, что-то звякнуло, зашуршало, из глубины к выходу приблизился зеленоватый свет. Полотно отогнулось. Седой дичок со своей палкой шагнул мимо. Мигнули светлячки, качнулся покров.
– Свидимся.
Прореху шатра за ним заполнила низкая, косматая фигура с глиняной плошкой, в которой горело древесное масло.
– Не смотри! – Тая закрыла Лозке глаза.
Фигура издала хриплый смешок.
– Поди поздно. – Она протянула ладонь. – Дай Юке свою руку, девочка.
Отсветы зелёного огня выхватывали то морщинистую щёку, то страшный, слепой и белый глаз, то непонятного цвета клок волос, косо падающий со лба и подвижным шрамом перечёркивающий лицо женщины. Мятый покров поблёскивал бусинами.
– Не бойся.
Лозка шагнула к Юке. Детская ладонь легла поверх сухой, растрескавшейся взрослой. Огонёк затрепетал на мизинце.
– Ага, – наклонилась к нему Юка.
Какое-то время она, поводя плошкой, пристально рассматривала огневицу и причмокивала губами, словно удивляясь. Слепой глаз вдруг уставился на девочку.
– Не болит?
– Нет.
Женщина дохнула на огонёк, словно надеялась, что он потухнет.
– А вы правда многоглазая? – осмелев, спросила Лозка.
– Правда.
– А где они?
– Кто? Глаза?
Лозка кивнула.
– Везде, – сказала Юка Многоглазая и мотнула головой.
Клок волос, как шторка, сдвинулся в сторону, подались назад космы, и в свете горящего древесного масла открылось: вот глаз на виске, вот глаз в уголке губы, вот три глаза на морщинистой шее – один побольше, два других – хитро прищуренные. Да и бусины, как оказалось, вовсе не бусины.
Тоже глаза.
– Я вижу всё, – сказала Юка.
Когда тощий однорукий парень, по окрику выбравшийся из шатра, увёл внутрь Лозку, Юка, припадая на правую ногу, подошла к Тае и Исмару. Несколько секунд многочисленные глаза её изучали людей.
– Всё плохо? – не выдержала Тая.
– Мизинец уже потерян, – сказала Юка.
Охнула Кетола. Словно бы меньше ростом стал Исмар. Тая побледнела, и в воздухе у шатра повеяло мертвечиной.
– Есть два пути, – помолчав, сказала Юка.
– Какие? – спросила Тая.
– Первый – мы режем мизинец. Если огневица не перекинется глубже, то на этом всё и закончится. Но если перекинется, мне придётся резать дальше – до кисти, локтя, ключицы. Иногда огневица перекидывается на ноги. Тогда тоже придётся резать. Иначе вашу дочь не спасти.
– А…
Тая не справилась с горлом. Оно захрипело, в нём проросли невидимые острые кости. Тая согнулась и закашляла. Хлюпнула вода, и Исмар, выбравшийся из хлябистой ямы, попытался обнять жену. Тая отмахнулась от него.
– А второй путь? – кое-как выдавила она.
Юка улыбнулась.
– Девочка остаётся здесь. Привыкает к тому, чем она стала. Учится жить с огневицей в одном теле. И вы её больше не увидите.
– Но…
– Она забудет вас. Выбирайте.
Огонь в плошке сыпнул зелёными искрами и погас. Стало темно. Ветерок трепал полотно шатра. Едва-едва угадывалась фигура Юки. В глубине шатра Тая не смогла уловить ни шевеления, ни звука.
– Лозка! – позвала она.
– Да, мамочка! – отозвалась дочь. – Я тебя слышу!
– Как ты там?
– Здесь светлячки на стенке. Мы их считаем!
– Хорошо.
Тая сцепила пальцы.
– Времени мало, – поторопила Юка.
– Надо резать, – несмело произнесла Кетола. – Куда ж дитё в огневицу-то превращать? Что получится?
– Режьте, – сказала Тая.
– Режьте, – скрипучим эхом отозвался Исмар.
Юка слила остаки масла с плошки на землю.
– Ждите.
Стали ждать. В шатре что-то звякало, булькало, постукивало. Один раз сквозь полотно брызнуло светом, словно со светлой половины на тёмную приоткрыли полог. Тихо, но явственно звучал голос Лозки. А это не больно? – спрашивала она. А как я буду без пальчика? А пальчик будет мёртвый, совсем-совсем отдельный от меня? Я уже не буду его чувствовать? А куда денется огневица?