Принцесса вздохнула и наконец расслабилась.
— Джерик нашел для меня это местечко несколько месяцев назад, когда начались все эти неприятности. Он сказал, что больше нигде не может со мной спокойно говорить. Так грустно сказал…
— Но в чем дело?
— В ветре.
— Ах вот оно что… — выдохнула Энна, начиная понимать.
— Ты ведь знаешь, когда я еще только училась понимать язык ветра, я ощущала лишь сильный ветер. Обычно я сидела на пастбище и, если налетал порыв, могла слышать, а скорее, ощущать, где ветер был до этого, чего он недавно касался — влажных камней, или воробья, или потерявшегося гуся… В помещении я редко что-либо чувствовала, разве что сквозняк в холле или легкое дуновение из открытого окна. А теперь, Энна, это везде. Теперь я осознала, что воздух состоит из крошечных частиц, а ветер — это множество таких частиц, которые быстро движутся. И даже сейчас, в этой тихой комнате, я чувствую воздух. Я постоянно его слышу. Вот потому-то Джерику и нравится, когда мы оба прячемся здесь, словно пара червяков в земле. Так мы отсекаем большую часть движения. И я могу на несколько мгновений оказаться… в тишине. — Изи улыбнулась. — Так что теперь я в состоянии выслушать тебя. Расскажи мне о Лейфере.
Прежде чем начать, Энна глубоко вздохнула:
— Я все думала, существует ли язык огня, подобный языку птиц или языку ветра. И мне кажется, Лейфер каким-то образом научился управлять огнем, но он… в общем, он справляется с ним не слишком хорошо.
— О… — произнесла Изи тихо, словно птичка, и приподняла подол юбки Энны, открыв забинтованные лодыжки. — Твои ноги… Странно, что ветер ничего мне об этом не нашептал. Там, на улице, было столько воздушных потоков, что этот, наверное, терялся среди них. Позже я позову лекаря, пусть тебя осмотрит. Энна, это Лейфер сделал такое?
Энна отбросила сомнения и принялась рассказывать все: о походе Лейфера в лесную чащу, о пергаменте, о том, как вел себя Лейфер в тот вечер.
— Теперь ты понимаешь, почему мне необходимо узнать, что я могу сделать прямо сейчас, пока он не натворил дел похуже.
Изи посмотрела на Энну долгим взглядом, не моргая, как малиновка, ожидающая, когда удалится хищник. Наконец она заговорила, и ее голос звучал так же мягко, как в те запомнившиеся Энне вечера, когда они сидели у очага и Изи рассказывала скотникам разные истории.
— Огонь… Он должен обладать своим языком, хотя я никогда его не понимала. Если верить старым сказкам, почти все имеет собственный язык. В одной истории рассказывается, что до того, как Творец впервые произнес слово и сотворил мир, все создания умели разговаривать друг с другом, но потом их стало больше, они замкнулись на подобных себе и забыли другие языки. Но в стародавние времена змеи говорили с камнями, ветер с деревьями, лягушки с водой… — Изи взяла Энну за руку и уставилась на ее пальцы, словно в поисках утешения. — Когда-то и люди умели говорить со всем вокруг, а это значит, что мы способны снова научиться всем этим языкам.
— Любой человек способен? — спросила Энна.
— Вероятно, у некоторых людей больше к этому таланта, чем у других, точно так же, как хороший колесный мастер вполне может сжечь хлеб, а хороший пекарь может не попасть молотком по гвоздю. Давно, когда знание языка ветра еще не причиняло мне неудобств, я пыталась научить Джерика, но у него так и не получилось. К счастью. Есть три разных дара: умение говорить с людьми, с животными и с природой. Кто-то рождается с такой способностью. Я знавала в родной стране людей, которые от рождения умели говорить с другими людьми, знали, что нужно сказать, чтобы пробудить в них любовь и преданность. Но я не с младенчества понимаю язык ветра; мне было шестнадцать, когда я впервые услышала его слова, так что кто знает, как и чему можно научиться? Думаю, даже для человека с таким даром большинство языков слишком трудны для самостоятельного освоения. Когда я была маленькой, тетушка учила меня слушать разговоры птиц между собой, и у меня был дар подражать их звукам. Но, даже обладая природным талантом, я поначалу нуждалась в ее помощи, чтобы все понять.
— Но никто не учил тебя слышать ветер, — возразила Энна.
— Да, — согласилась Изи. — Это совсем другое. Наверное, я была готова услыхать его и сама искала понимания. В том, что касается ветра, мне требовалось только разобрать одно слово, имеющее смысл. И когда ветер подсказал мне это первое слово, я начала слышать больше, а потом научилась просить ветер повернуть туда или сюда.
— Не знаю, кто мог бы научить Лейфера понимать речь огня. Разве что тот пергамент дал ему такую силу, — сказала Энна.
— Сомневаюсь, — ответила Изи.
Энна улыбнулась, припоминая, что для человека со столь необычными способностями Изи всегда была на редкость недоверчивой, если речь заходила о разных суевериях или магии.
— Может быть, в том пергаменте написано о возможности говорить с огнем, а Лейфер научился этому сам? — предположила Изи.
— Проклятый пергамент! Знаешь, Изи, я просто теряюсь оттого, что мой брат впутался в какие-то неприятности, а я не могу его вытащить.
— Огонь… — Взгляд Изи был рассеянным, как будто она смотрела куда-то вдаль. — Это должно быть нечто необычайное и… страшное. Не знаю даже, каково это — понимать огонь.
— Ну, огонь ведь должен быть в чем-то сродни ветру…
— Хотелось бы мне понять. — Изи потерла лоб. — Ветер — это нечто особенное. Само его существование представляет собой язык, и я невольно вижу картины тех мест, где он бывал. Каждое движение воздуха, касающееся моей кожи, говорит мне о том, чего еще касался этот воздух. Но огонь не движется, как ветер, и он гораздо сильнее. Я не представляю, что с ним можно делать.
— В общем, мы обе не знаем, как с этим бороться, так? Но может быть, если бы я сама освоила язык огня, я бы поняла, как он действует, и помогла бы брату?
Изи заморгала:
— Бороться? Я как-то читала в старой библиотеке доклады о пустынном королевстве Ясид, которое находится где-то на юге. Путешественники, бывавшие там, сообщали о людях, якобы состоявших в родстве с огнем. Может, они и смогли бы тебе ответить, но я не могу.
Энна посмотрела на оранжевую сердцевину дымного факела на стене и с удивлением ощутила всплеск надежды.
— Так, может, для меня было бы лучше всего…
— Нет, — отрезала Изи. — Нет, не надо, Энна. Пожалуйста, не пытайся понять огонь.
— Почему, Изи? Я думала, тебе будет интересно хотя бы попробовать, ты ведь не такая, как все.
— Если ты учишься говорить с какой-либо частью мироздания, то неизбежны последствия. В конце концов я это поняла.
Энна сжала губы:
— Последствия вроде твоей рассеянности?
— Да, потому что ветер звучит не умолкая. Потребовалось какое-то время, чтобы это так на меня повлияло, однако природа огня очень сильна, и, возможно, то же самое, что происходит между мной и ветром, уже начало происходить между Лейфером и огнем. — Изи встала и, подойдя к одной из полок, коснулась пальцем какой-то маленькой вещицы. — И рассеянность — не единственная перемена. Ты знаешь моего коня, Альвадо? До того как мы с тобой познакомились, у меня была другая лошадь, Фалада. Тетушка надоумила меня, что нужно присутствовать при рождении лошади и, когда она появится на свет, прислушаться к ее первому слову, ее имени, и тут же повторить его. Это было начало нашей взаимосвязи, и со временем мы научились понимать друг друга без слов. Но Фалада умерла. Мы… нас разлучили, и она сошла с ума. Я так скучала по ней, а потом наладила такие же отношения с Альвадо, но теперь думаю, что поступила опрометчиво. Может быть, Фалада и не сошла бы с ума, если бы не была предназначена только для меня. Может быть, наше общение было… неправильным. И как я ни люблю Альвадо, я больше никогда не буду столь неосторожной.
— Изи, ты не можешь винить себя в смерти Фалады!
— Так ли? — спросила Изи. — Ты уверена? Посмотри на меня и ветер. Прежде он был таким мирным. Но теперь он давит на меня своей речью, он берет надо мной верх. А если то же самое случилось с Фаладой? — У Изи задрожал подбородок. — А если я тоже сойду с ума?