Тепло обнимаемся.
– Ну что поделать? У меня много работы.
– А кроме нее, Амалька? Кроме нее у тебя когда что-нибудь будет?
Нет, ну от мамы я такой подставы не ожидала. Смотрю с укоризной. Нашла, где об этом поговорить.
– Например, что?
– Любовь?
– Любви нет, мам.
– А тридцать пять есть, Амалька. Ты уже хоть так, для здоровья, найди кого-то.
– Так, а ну заканчивай, Свет! – сердится отец. Он-то у меня строгих правил, не удивлюсь, если думает, что у меня после Ярика и не было никого. Ох, папа-папа. Да знаешь сколько я их перетрахала, чтобы заткнуть дыру, оставленную Сидельником? Нет. И не надо тебе это, папочка, уж лучше ты заблуждайся.
– Так, гости дорогие, чего сидим с пустыми бокалами? – будто из ниоткуда за спиной возникает Сидельник. – Давайте-ка это исправим.
Смеемся, чокаемся, шампанское пузырится. Родители пригубляют и отставляют бокалы в стороны, я тоже мимо – за рулем ведь. А Ярик осушает свой стакан до дна. Так что кубики льда звякают.
– За тебя, наш хороший, – говорит мама, – Жаль твои родители до этого дня не дожили.
– Ой, Светлана Анатольевна, не будем о грустном, – и ко мне поворачивается. – Амаль, тебя на два слова можно? Разговор есть важный.
Глава 3
Я немного удивлена. Ведь у него уже была возможность со мной поговорить. Вместо этого мы трепались о каких-то глупостях и пожирали друг друга взглядами. И нет, я не буду делать вид, будто не заметила, как он на меня пялился.
Извиняясь, что придется опять отойти, легонько пожимаю отцовскую руку.
– Не уезжайте, меня не дождавшись, – прошу, потому что просто не могу позволить себе упустить такой шанс провести с родителями лишние полчаса. Больше все равно они не высидят. Возраст. В отличие от того же Красицкого, которого папа не намного-то и моложе, он уже лет пять как отошел от дел. Сделал он это, когда понял, что уже ничему новому меня не научит. Заявил, что ученик превзошел учителя, и был таков. А поскольку папе я верю слепо, никаких сомнений в том, что я справлюсь, нет.
– Да мы только приехали! – возмущается отец. Я улыбаюсь в ответ, сую в рот еще одну канапешку и жестом показываю Яру, что теперь полностью в его распоряжении.
– Пойдем?
Мимо проносится толпа детей. Ярослав оттесняет меня к стене, чтобы малышня не сбила меня с ног. И снова задерживает руку на локте.
На его ладони я знаю каждую выемку, каждую складочку и каждый уступ. Возможно, если бы я хоть чуть-чуть разбиралась в хиромантии, сразу бы поняла, что наш брак не продлится долго. Линии у него на ладони отчетливые и глубокие. Кожа сухая как порох. И никакой уход ничего с этим не может сделать. Когда он касается возбужденной кожи, это каждый раз невыносимо…
Господи, вот о чем я думаю?
Ни в какой хиромантии я не разбиралась. И ничто меня не готовило к тому, что однажды я застану мужа с другой. Это было… Не знаю, смертью тот процесс не назвать. Скорее комой. Долгой, продолжительной комой. В которой я, очень похоже, нахожусь до сих пор.
Был ли у меня шанс забыть, если он такой был у меня первым? Да хрен там. Надо было попроще кого выбирать. А к такому если и подступаться, то с опытом. И цинизмом, который этот самый опыт несет. Я же Ярославу досталась неискушенной и впечатлительной, как молочный щеночек. Ну а впечатлять Яр умел. Этого у него не отнять. Так впечатлилась, что с тех пор ничего не трогает.
– Так что случилось? – деланно-бодро улыбаюсь я.
– Разговор есть.
– Это я поняла.
Сидельник залипает на моих губах. Недоверчиво покачивает головой из стороны в сторону.
– Совсем ты, Амаль, не меняешься. Вот совершенно.
Он неправ. Но если это комплимент тому, как я в свои тридцать пять сохранилась – ладно. Любой женщине такое приятно. К тому же Яр ничуть не кривит душой. Я до сих пор красива, стройна и всегда хорошо выгляжу. Мне до зубовного скрежета надоели клише, что красивая женщина – равно глупая. И потому я стала добровольным амбассадором всех тех, кто придерживается иной точки зрения. Это нелегко, приходится все время быть наготове, но так уж повелось.
– Спасибо. Так что все-таки случилось?
Мы уединяемся в его кабинете. Сидельник отходит к бару и наливает себе еще. Ого. Обычно он не пьет. С таким темпом жизни он тупо не может позволить себе похмелье. А тут все интереснее и интереснее.
– На днях одни «хорошие люди» раскопали кое-что… – опрокидывает в себя коньяк, – скандальное из моей биографии.
– М-м-м… А я-то здесь при чем?
– Ты моя бывшая. К тебе могут сунуться журналюги. Надо… – Яр проводит ладонью по голове. Закусывает щеку. В общем, демонстрирует все то, что при посторонних делать бы ни за что не стал. Это трогает.